– Не Генька, а ты. И не меня обидел, а ее. Ты оказался предателем, и меня сделал предательницей.
Гений присвистнул и сказал:
– Давай-ка где-нибудь остановимся.
Мы были уже возле типографии, но там все заставлено машинами и припарковаться не удавалось, поехали дальше, высматривая место. Я подумала: сейчас я ему все скажу, сделаю в типографии, что требуется, а потом напишу заявление об уходе. Только как избежать объяснения с Генькой?
Наконец Гений нашел место, поставил машину, но мы продолжали сидеть в салоне.
– Говори, – сказал он. – А то я что-то не понял.
– Просто я узнала о твоем сыне и ломаю голову, как быть с этой информацией?
– Опять не понял. Официально он еще не сын. А что ты имеешь в виду? Какое предательство?
– Что ты выдрючиваешься, Генка, я тебе все сказала. – Я устала от этого разговора, и чем безучастней становилась, тем более он накалялся, покраснел, как помидор. – Мать видела тебя в Колпино. С ребенком.
– А-а-а… Значит, Томик так это расценила. Но как же ты могла… – Теперь у него стал скучный вид, а я заволновалась. – Евгения тебе про Дениску говорила?
– А каково мне было общаться с ней после всего этого…
– Ты видела фотографию у нее на столе, под стеклом? Это Дениска. Он мне родственник, сын моей двоюродной племянницы. Мы надеемся его усыновить, но никак не можем договориться. Племянница собирается в декабре слинять в Голландию, у нее там жених, возвращаться она не намерена. Дениска ей не нужен, и она согласна оставить его нам, даже не возражает подписать добровольный отказ от ребенка, но у нас по закону такое невозможно. А мы хотим гарантий на случай, если племянница вернется и затребует сына. Есть и другая проблема – отец Дениски. Где он находится, неизвестно. Я не имею в виду, что обязательно в тюрьме, хотя и такое не исключено. С папашей тоже нужно решать вопрос. В общем, мы не вылезаем от юристов, чтобы сделать все грамотно. Это очень непросто.
Гений сидел с кислым видом. Помидорный окрас сошел с лица. Теперь мы поменялись ролями. Если бы я полтора месяца назад обрушилась на Гения с обвинениями, то, узнав правду, бросилась бы ему на шею, в общем, повела бы себя эмоционально и естественно, а сейчас даже не знала, что сказать. Наконец разродилась:
– Прости меня, Генка.
– Да ладно, – отозвался он, открывая дверь. – Разберись с Генькой, она переживает.
Вернувшись из типографии, я разобралась с Генькой. Не знала, как начать, а вышло все просто. Обнялись, плакали, сбивчиво что-то говорили. Она о ребенке, я о странном романе с Максом. Кажется, мы были счастливы, как в детстве, когда мирились после ссоры. Наконец Генька сказала:
– «Большой Брат» дает нам два места в автобусе, это что-то вроде корпоративного экскурсионного выезда в Сортавалу. Мы с Генкой поехать не можем, а ты бери своего Макса, и сваливайте, может, там определите ваши отношения.
Я была раздолбанная и размякшая от переживаний, и в то же время счастливая и легкая душой.
Макс сразу согласился на Сортавалу, хотя спросил, не хочу ли я поехать вдвоем на его машине? Я ответила, что ощущать себя вдвоем лучше всего, когда вокруг много людей. Так я думала или иначе, не помню. Мне хотелось повторить счастливые детские впечатления от поездок на экскурсионных автобусах с Томиком.
Глава 65
Поручила Максу взять огурцы и помидоры, а также антикомариную жидкость. Нас предупредили, что в первый день кормежка запланирована только вечером, днем будем есть домашние припасы, а комары будут есть нас. Вечером жарила мясо, варила картошку в мундире и делала бутерброды. Взяла одноразовые тарелки, вилки, стаканы и скатерть. Матери звонить не стала, была сердита на нее. Впрочем, она подолгу не замечает моего отсутствия.
И вот наступило раннее свежее утро! На крыше соседнего дома чайка. В метро стихи старого доброго Китса на новом фоне, на ворохе писем, которые кто-то писал в девятнадцатом веке. Интересно, кто и что писал? Надо бы наконец прочесть Фицджеральда. Надо было, а теперь уже охота пропала.
Как все случилось складно и ладно. Даже страшно, потому что не бывает так хорошо. От метро «Озерки» – к автобусу, Макс уже там, занял переднее сиденье, вид у нас панорамный – и правое, и лобовое стекло. Как я люблю дорогу, как люблю смотреть в окно.
Экскурсантов не знаю, кроме двух баб и Цыпы-Дрипы! Одни сотрудники едут с детьми, другие везут семьи в полном составе. С Цыпой – Як-Цидрак. Высокий, широкоплечий и бритый наголо, по пропорциям и по возрасту ей подходит. Цыпа на бешеных каблуках, но передвигается весьма ловко.
Рядом с шофером так называемый сопровождающий, не экскурсовод, но отвечает за группу и способен ответить на простые вопросы. Вопросы не задавали, под ухом никто не долдонил в микрофон, картинки за окнами менялись. Я привалилась к Максу, от него исходило тепло и уверенность. Подумала: за этого человека я, наверное, выйду замуж. Он мне нравится. И чего я заладила: не люблю, не люблю? А люблю ли я другого? Может, все это дурь? Нет никакого другого, и нечего придумывать.
После Приозерска катастрофически испортилась дорога, начался разбитый асфальт, потом и он исчез, пошла кишкосотрясательная грунтовка. Автобус, движущийся в клубах пыли, содрогался и грохотал, словно бился в беспрерывном оргазме. Создавалось впечатление, что он вот-вот развалится на части.
– Где взяли наш автобус? Нашли самый дешевый? – послышалось сзади.
– В турагентстве, – ответил шофер.
– Начальство на таком не ездит.
– Так оно не в Сортавалу ездит, а на Мальдивы или Канары.
Несмотря на очень узкую двухполоску, почти без обочин, нас обогнал туристский автобус, и обходили внедорожники.
Шофер уведомил нас:
– Дорога бывает лучше, если сначала пройдет грейдер. Но ненамного и ненадолго.
Ехали в среднем километров сорок, а то и меньше. Скорость прибавлялась только вдоль нечастых населенных пунктов, там был асфальт.
– Проходим зону турбулентности, – сказал кто-то сзади. – Такое со мной было в самолете на Таиланд.
– Турбулентность обеспечена до Сортавалы, – отозвался водитель.
– Здесь проводят ралли «Белые ночи», – сообщил сопровождающий. – Для них эта «гребенка» – находка. К тому же резкие повороты, крутые спуски и подъемы, трамплины, гравий и камни из-под колес. Эту дорогу называют «Карельский серпантин». Самая жесткая трасса.
– Половина машин до финиша не доходит, – добавил водитель. – Поддоны бьют, масло течет.
– А на какой скорости гонщики едут? – спросила я.
– Они не едут, а летят: сто восемьдесят – двести.
– Как же местные живут с такой дорогой?
– Так и живут. Как везде у нас. Года через три обещают положить асфальт. Лет через пять, наверно, положат.
