Запустила программу с этой фотографией. И вот волнующий момент: Варвара встала, что-то говорит прямо в объектив, должно быть, фотографу. Еще что-то – незнакомке. Достает из кармана жакета сложенный лист бумаги, открывает дверцу шкафа и быстро вкладывает бумагу в одну из книг. Девушки оборачиваются, и мне (впервые самой!) удается прочесть по губам подружки: «Мама…» Снова и снова просматриваю последнее мгновение. Конечно, она говорит: «Мама…», причем предостерегающе, словно появление мамы, которой мы так и не увидели, прервало какой-то девичий заговор, о котором той знать не следовало.
Мой восторг непередаваем. Я преодолела немоту времени! В ночной тишине и одиночестве я потеряла ориентацию и уже не знала, где была, в какой эпохе.
Выпила чаю и снова вернулась к диалогу Варвары и ее подруги. Лица видны хорошо, я повторяю движения губ, и, наверное, мне это удается, однако слова не складываются. Помучившись, решила, что усилия даром все равно не пропадут, надо сделать перерыв, поспать, а потом вернуться к расшифровке на свежую голову. Однако на утро никаких новых слов я так и не распознала.
Была и вторая фотография из той же серии «Отъезд Вари». Теперь в кресле сидит неизвестная дама в возрасте, а на подлокотниках по обе стороны от нее Варвара с подружкой. После съемки все они о чем-то говорят, но подружка повернулась и закрыла собой лица остальных. У меня сложилось впечатление, что они все равно не могли при даме ничего важного сказать. Наверняка у девушек был какой-то секрет, связанный с бумагой, которую Варвара вложила в книгу. А где был фотограф? И чья мама в кресле? Я уже начала сомневаться, что подружка о чем-то предупреждала Варвару. Но бумага (письмо?) все равно была спрятана!
Я упорно пыталась разобрать фразы из сцены с секретным письмом, но она так и осталась немой; несмотря на мое упорство, слова не возникли. Тогда я позвонила Кате, и она сказала: «Нет проблем, завтра буду на телевидении, на обратном пути загляну».
И она пришла. Долго всматривалась в мизансцену с книжным шкафом, останавливая и запуская запись. Чуть наклоняла голову, беззвучно шевеля губами и, мне казалось, будто она вслушивается в далекие голоса. Опять вернулись к самому началу и шаг за шагом, по секунде, по две, три мы повторяли и повторяли «видик», пока Катя не произнесла первую реплику Вари.
– Гостя позови, мама!
– А что за гость? К кому обращается Варвара? У меня сложилось впечатление, что к фотографу.
– Но, если уж быть совсем точной, – раздумчиво говорит Катя, – мне кажется, Варвара говорит не «мама», а «маму». «Гостя позови, маму». наверное, мама и есть гость. Это возможно?
И вдруг меня осенило!
– Не гостя! Костя! «Костя, позови маму!» Фотографа зовут Костя! Это Константин! Брат Варвары.
– Отлично, – обрадовалась Катя. – И фотограф Костя, наверное, пошел за мамой. Верно?
Еще Катя утверждала, что подруга сказала: «Мама идет». А Варвара: «Тетя Тоня…» на этом «видик» и оборвался.
– Тетя Тоня! Антонина! – Я кинулась к свитку с генеалогическим древом. Лилькину прапрабабку звали Антонина, значит, подружка Варвары на снимке – Мария, ее двоюродная сестра. Варвара приехала с ними прощаться, она куда-то уезжает, может быть, за границу, ведь, судя по письмам, у нее была «грудная болезнь», и Костя их фотографирует на память. Но мы могли неправильно понять происходящее и нафантазировать.
Катя ушла, а я все не могла успокоиться.
Ветер налетал порывами, трепал ветви деревьев, вдали погромыхивало. Начался дождь. Распахнула окно и дышала озоном изо всех сил.
Я ломала голову, что могла спрятать в книге Варвара? Завещание? Компромат на кого-то? Самое вероятное, это любовное письмо. И уже в постели до меня дошло: а ведь это письмо из того тафтяного мешочка, что оставила в наследство Варваре матушка Макария! А что, версия неплохая, хотя не обязательно верная.
Утром я снова решила еще раз внимательно посмотреть сценку у шкафа. Открыла программу. И тут же комп меня известил: «Объект не найден». Перезагрузилась. Снова открыла «Эффект Лазаря». Новая надпись: «Период пользования программой завершен». Обалдела. Снова перезагрузилась, хотя уже догадывалась, что это не поможет. Я почувствовала себя несчастной.
«Антивирус» время от времени извещал меня, что накрылся медным тазом, и просил ввести код активации для разблокирования. Я решила, что именно в этом дело, чтобы разблокировать «Эффект Лазаря», нужен какой-то код. Очень не хотелось звонить Косте, однако позвонила. Он был удивлен, что все это время я пользовалась программой, но это его даже развеселило, он не надеялся, что мои умственные способности позволят сохранить ее и пустить в ход. А еще он сказал, что в программе была защита, которая и уничтожила ее в определенный срок, а он настал сегодня утром.
– Молодец, – говорю, – предусмотрительный парень. Дай мне, пожалуйста, новый код, чтобы восстановить программу.
А он отвечает:
– Нет никакого кода. Я же тебе сказал, программа самоуничтожилась. Я грохнул ее.
Какое-то время я переваривала это сообщение, но никак не могла переварить.
– На всех компьютерах, где она есть, на всех флешках?
– Ну конечно.
– Не верю.
– Это уж твое дело.
– Но зачем? Как ты мог?
– Мне она не нужна. Это плохая игрушка. Она уже однажды тебе навредила, а теперь никому не принесет вреда.
– Может быть, я идиотка, но не до такой же степени. Не мог ты уничтожить программу с концами. Я помню твои рассуждения о «сетке», о сети, в которой можно спрятать что угодно, и никто не найдет. Ты еще сказал: где надежнее всего спрятать лист. На дереве!
– С тобой опасно иметь дело, ты запоминаешь много лишнего.
– Пить надо меньше и не болтать лишнего. Ты дашь мне программу? Я буду использовать ее в мирных целях.
– Нет, – сказал он твердо.
– Говнюк ты, Костик. И видеть тебя, и слышать не желаю!
Я бросила трубку. Ждала, что он раскается и перезвонит. Не перезвонил.
Глава 64
Поехала с Гением в типографию, требовалась переверстка печатного листа, я должна была на месте выбросить кусок текста и кое-что поправить. Гений спрашивает:
– Вы что, с Генькой поссорились?
– С чего ты взял?
– Она говорит, что ты на нее не смотришь и не разговариваешь.
– Полная ерунда.
– Тогда почему ты к нам не приходишь, на даче в этом году не была ни разу. Даже до метро, уж не помню, когда тебя подвозил. Генька тебя чем-нибудь обидела?
Вот он и пришел, момент истины. Только за то время, что я носила в себе тайну Гения, мое яростное возмущение испарилось. Ответила чуть ли не безразлично, а получилось как-то фальшиво, с театральной патетикой:
