У моего прапрадеда, работника Чумного форта Михаила Васильевича, тоже нет могилы, его не привезли в Петербург, я даже не знаю, как с ним поступили, ведь он умер от смертельной болезни – холеры. Могилы его жены, Надежды Афанасьевны, и дочери Софьи на Смоленском кладбище исчезли. После войны, когда моя бабушка пришла туда, то обнаружила на месте могил воронку и вывороченные с корнем деревья. У моего деда, погибшего в сталинском лагере, только предположительное место захоронения. А Юлия лежит на Серафимовском кладбище в братской могиле, где хоронили умерших от голода блокадников.
И у Костиных прадеда и деда нет могил. Первый был репрессирован, второй не вернулся с войны. Точнее, у деда могила была, братская, но оказалось, что похоронен там другой, а еще позднее выяснилось, что этот другой жив!
Глава 59
В синей тетрадке материалы о Костином деде. Я собирала их для школьного сочинения о своем родиче, но совсем запуталась, кто и где погиб, так что в результате написала о «рабочей диссертации» дяди Коли.
А с Иваном Константиновичем Самборским произошла нередкая история, таких в войну было много, но в этой собралось слишком много случайностей и совпадений.
К началу войны Иван Самборский, закончив институт, уже не один год работал на «Красном Выборжце» начальником цеха. У него было слабое зрение, очки – настоящие линзы, так что был он «белобилетником» и должен был эвакуироваться с заводом, но на четвертый день войны ушел добровольцем на фронт. Где находился минометный взвод, которым командовал младший лейтенант Самборский, родные не знали. Получили от него несколько коротких писем, которые я переписала в синюю тетрадку. В последнем, а это была середина ноября, он сообщал, что у него разбились очки. Мать дяди Коли, получив это письмо, заплакала. Без очков ее муж был беспомощен, как ребенок.
Вот, переписанная мной, заметка из газеты «Известия» от 25 ноября 1941 года: «Каждый день боев дает примеры доблести советских бойцов. Разведчики Сергеев, Оношко и Самборский, выполняя боевое задание, заметили продвижение большой группы немецких солдат. Бойцы приняли решение вступить с фашистами в бой и уничтожить их. Заняв выгодную позицию, разведчики подпустили фашистов на близкое расстояние и забросали их гранатами. До пятидесяти немецких солдат, не успев оказать сопротивления, были уничтожены гранатами трех отважных разведчиков».
Иван разведчиком не был. Но фамилия редкая, никто из родственников, носящих эту фамилию, не воевал, вот мать дяди Коли и решила, что муж добыл очки и перевелся в разведку. Верила она в это или нет, никто не знает. Похоронки не было, но и писем с фронта больше не приходило. Вернувшись в Ленинград, она обратилась в городской военкомат и в конце концов получила свидетельство, что муж ее, Иван Самборский, погиб на фронте Великой Отечественной.
Было и письмо солдата, раненного на знаменитом «пятачке» в районе Невской Дубровки и лежавшего в госпитале во Всеволожской вместе с однополчанами Ивана. Они рассказали о смерти Самборского.
Еще одно свидетельство поступило, от друга Ивана. Этот друг был писателем, но фамилии его я не записала, потому что он эмигрировал, а в те времена это не поощрялось. В письме говорилось:
«…Я был ранен в районе Невской Дубровки, меня вывозили в тыл. Машина была забита до отказа. Ранение было тяжелое, время от времени я терял сознание. Очнулся от сильного толчка, машина встала. Голос откуда-то снаружи сказал: «Возьмешь нашего лейтенанта». Шофер отнекивался: «Некуда брать, и так друг на друге лежат». Тогда тот же твердый голос сказал: «Нет, возьмешь». Сейчас же откинулся борт, и погрузили лейтенанта. Приподняться, чтобы посмотреть на раненого, я не мог, но слышал, как говорили: «Совсем плох, ранение в живот». Я спросил: «Кто это?» Мне ответили: «Это наш Ваня Самборский». Вскоре я снова потерял сознание, а когда очнулся, машина снова стояла, но Вани в ней уже не было. И я понял, что он умер в пути. А подобрали его в районе Рощи Розы».
Таким образом, семья узнала, что погиб Иван на Невской Дубровке, в районе Рощи Розы, которую безуспешно искал дядя Коля, не зная, что это название кодированного на топографической карте участка. К тому же на Невской Дубровке появился памятник погибшим солдатам, среди многих фамилий значился и Иван Самборский.
А мать дяди Коли почему-то не успокоилась. Она заставила его написать запрос в архив Министерства обороны СССР, и оттуда пришел ответ: «Самборский Иван Константинович погиб в бою 22 декабря 1941 года в районе Пулкова.
А как же Невско-Дубровский обелиск с фамилией? Значит, кто-то где-то что-то напутал?
Продолжение такое. Дядя Коля узнал, что на заводе работает какой-то Самборский, электромонтер, хотел с ним встретиться, но так и не собрался, завод-то огромный. Столкнулись случайно, разговорились, выяснили, что не родственники. Этот Самборский был в возрасте, служил в армейской разведке на Ленинградском фронте. Как и отца дяди Коли, звали его Иваном, и был он младшим лейтенантом. «Я человек, воскресший из мертвых», – сказал электромонтер, – у меня есть могила на Невской Дубровке. Там фамилии моих погибших фронтовых друзей и моя…»
Ивана Самборского-разведчика тяжело ранило в декабре сорок первого. Видимо, вид лейтенанта не оставлял сомнений в его смерти, и с него сняли солдатский жетон. Потом ему рассказали о санитарке Ирине, которая спасла ему жизнь, о машине, набитой ранеными, куда его удалось погрузить и отправить в госпиталь. А солдатский жетон сделал свое дело – его зачислили в списки погибших.
Так появился на Невской Дубровке памятник с фамилией Самборского. О разведчике говорили его однополчане в госпитале во Всеволожской, о нем слышал друг Костиного деда, когда его везли раненого в грузовике.
Могилы дяди Колиного отца так и не нашли. Где-то под Пулковом он покоится.
На дачу к Гениям мы ездили по Мурманскому шоссе, и за Синявиным, на невысоком песчаном гребне под соснами, проехав половину пути, мы устраивали привал, пили кофе из термоса. Там стояли два самодельных крестика, раньше на одном была фанерная табличка: «1941–1944». Потом табличка пропала, мы прибили новую. Привал начинался с того, что мы с Генькой собирали в окрестности ромашки, чтобы положить на холмики. И там же, у самого шоссе, находили кости. Мы их в холмики прикапывали. И каждый раз, сидя возле крестиков, я думала о том, что погибали здесь чьи-то отцы и дети… И об отце дяди Коли думала, о том, что, возможно, его кости тоже разбросаны где-то в Пулковских лесах.
Глава 60
Тут же в синей тетрадке нашла трогательные надписи на памятнике собаке Павлова. Я переписала их тогда же, когда и свидетельства о гибели отца дяди Коли и химические формулы, даже чуть раньше. В то время мы с Томиком еще не оставили надежды узнать что-нибудь конкретное о Самборском – враче-инфекционисте.
В Институте экспериментальной медицины есть музей Ивана Павлова и материалы по истории института, а ведь именно на его базе и возникла чумная лаборатория. Туда мы с Томиком и намылились.
