Конечно, не все мои герои после съемки разражались монологами или диалогами, они просто не успевали это сделать за несколько секунд. Иногда говорящие люди смотрели прямо в объектив, но когда я увеличивала их лица, чтобы приблизить губы, пропадала резкость. А часто они поворачивались так, что и губ не было видно. Поначалу я надеялась получить какую-то важную информацию, когда научусь читать по губам. Читают же с губ и узнают всякие секреты спецагенты в фильмах! Конечно, раскрыть таким образом семейную тайну вряд ли возможно, а точнее – вообще немыслимо. Но нет ли вероятности, что мои похитители рассчитывали при помощи программы что-либо раскрыть или скрыть, озвучив видео? В любом случае очень хотелось, чтобы кино стало звуковым.
Я начала смотреть телевизор без звука, делая упор на информационные передачи, где диктора показывают крупным планом. Не один вечер старалась освоить это дело. Фигушки. Открывает щука рот, да не слышно, что поет. Без помощи было не обойтись.
Нашла «Спортивный клуб глухих». Так и не поняла, почему он спортивный, однако там мне объяснили, что сурдопереводчик мне не нужен, потому что он переводит язык глухих, а это наполовину язык жестов. У меня на видео говорят слышащие. Мне нужен сурдолог!
Нашла в Интернете бесплатные консультации сурдолога. Позвонила. Получила бесплатную консультацию. Сурдолог сказал, что принимает в поликлинике по вторникам, может поставить диагноз и подобрать слуховой аппарат. Но это уже не бесплатно.
Мне не требуется слуховой аппарат. Мне нужен не сурдлог-врач, а сурдолог-педагог, вот что я выяснила. Где его искать? В Педагогическим университете.
В отделе кадров познакомилась с симпатичной девахой, она посоветовала мне настоящего сурдопедагога. Отрекомендовала: «Классная баба, только поддать любит». С этим мне везет. Но кое в чем действительно повезло: все-таки сейчас время летних отпусков, а сурдолог оказалась хоть и в отпуске, но в городе. Я получила ее телефон и вступила в переговоры.
Баба она не промах. Академический час – семьсот рублей. Ни фига себе! Хотела, чтобы я к ней ездила, но тут я маху не дала. Будет приезжать ко мне. За восемьсот рублей. Первое занятие в понедельник.
Глава 51
Звонит Лилька:
– Завтра жди Шурку ночевать.
Совсем обнаглела!
– Думаешь, мне не с кем ночевать, кроме Шурки?
– Пардон. – Растерялась. – Я не знала. Ты ничего не говорила. Просто я подумала… Вообще-то Шурка уезжает в детский английский лагерь. Там языковая среда. Общение с носителями… Попрощаться хотела…
– Ладно, – говорю, – пусть позвонит, когда собирается прийти. И баста, дальше решай свои проблемы сама. Ты уже, можно считать, устроила свою личную жизнь, теперь я буду устраивать.
Обрадовалась. Пыталась разведать, кто ко мне ходит ночевать, кроме Шурки, опять стала жаловаться на нее, рассказывать о ремонте, который собирается закончить до сентября, потому что в первых числах у нее бракосочетание.
– Лилька, ты должна заключить брачный контракт, теперь многие так делают. Чтобы он не рассчитывал на твою недвижимость. Я тебя очень прошу об этом подумать. Ради Шурки. Ты меня слышишь?
– Слышу, подумаю, – говорит, но по тону не верится, что подумает. – И вообще спасибо тебе огромное. Ты моя спасительница. Чмоки-чмоки.
Елки-палки, что же я хочу от Шурки? А может, я просто старая зануда?
В тот день купила наконец-то десятитомник Коллинза. Собрание сочинений Томаса Гарди всего в трех томах. Отзвонилась тете Тасе. Она в восторге. Сказала, что Диккенса забросила, вплотную занимается архивом. На днях к ней обратилась бывшая коллега, которой потребовалась тети Тасина докторская диссертация. Тетя Тася считала, что первый экземпляр должен храниться в архиве «навозного института», но ничего подобного. Автореферат коллега нашла в публичке, а ей нужны какие-то выписки из самой диссертации. Разумеется, у тети Таси был экземпляр, который она вручила коллеге и была счастлива, что кому-то пригодилась старая диссертация. Так, между прочим, я узнала, что тетя Тася даже не кандидат, а доктор наук. И профессор!
– Жду тебя с Коллинзом! – сказала тетя Тася. – С нетерпением!
Вечером явилась Шурка. Я собиралась дать ей почитать письма и заняться родословным древом. Думала, она обрадуется, но радости Шурка не проявила, физиономия постная.
– Что там у вас дома?
– Ничего. Ремонт. Новую жизнь хотят начать в чистой квартире. Я только одно не понимаю, пусть он из провинции, но он же хозяин большой фирмы. И у него нет своей квартиры?! Это же анонс!
– Нонсенс, Шурка. Нонсенс.
– Что?
– Не анонс, – говорю, – а нонсенс!
– Ладно. Дела это не меняет.
– Еще как меняет. Мать жалуется, что ты игнорируешь список литературы, заданной на лето? Почему?
– А что там читать? Тургенева? Драйва нет.
– Как тебе не стыдно!
– А чего стыдного? Вчера мать книжки выносила на помойку, там тоже Тургенев был. Значит, мне – читать, а она – на помойку?
– То есть как на помойку? Не поняла.
– Она квартиру чистит перед ремонтом. Говорит, книги – это скопище пыли. И зачем нужна библиотека, если есть одна электронная книга?
– Это же какое-то варварство! В школу снесите. Продайте.
– В школе не берут. И продать нельзя. В скупке по рублю за штуку дают, и то не за всякую, а за хорошую. Дороже довезти их до скупки, чем продать. Мать все узнала. Ничего нельзя продать, кроме Брокгауза и Эфрона.
– Но у вас же от бабушки осталось много специальных книг по химии, не верю, что они никому не нужны. Может быть, отдать в институт?
– В какой?
– Где она работала.
– Так это целое дело, надо с кем-то связываться, мать не будет этим заниматься. А потом окажется, все эти книжки устарели. К тому же сейчас лето, мертвый сезон…
В растрепанных чувствах я отправилась в кухню жарить куриные ноги.
Как в детстве мне нравились тети Валины открытые стеллажи с цветными корешками книг! Я и сейчас их помнила: зеленый четырехтомник Лермонтова у стенки, на полке выше – черный двухтомник Хемингуэя. Красного Маяковского я у них брала, когда мы его в школе проходили. А еще коричневый Лев Толстой… Толстого тоже на помойку?
Явилась Шурка. Уселась. Говорит:
– Что-то ценное мать продала, с автографом, но очень мало дали. Книжка какой-то знаменитой художницы, старая, она была надписана прапрадеду…
И тут меня словно пронзило:
– Как фамилия?
– Художницы? Не помню. Какая-то двойная.
Остроумова-Лебедева!
Ну конечно, ведь Шуркин предок был химиком, как Верховский, как муж Остроумовой-Лебедевой. Может, и Верховский, и Остроумова-Лебедева бывали в доме Шуркиного прадеда.
