пассажи по утрам, так просто, ни о чем…
Он любит не тебя. Опомнись. Бог с тобою.
Прижмись ко мне плечом,
прижмись ко мне плечом.
– Как хорошо с тобой, старушка, – сказал Костя. – Давай вместе сопьемся.
Было почти пять утра. Глаза закрывались сами собой. Костя захотел лечь на тахте в комнате Томика, и я ему там постелила, но когда я начала проваливаться в сон, он явился ко мне и спросил:
– На этой тахте твой муж спал? Не могу заснуть, там воняет им!
Я сообщила, что старая тахта давно на помойке, но Костя стоял на своем: значит, там весь угол провонял.
Он залез ко мне, прильнул к моей спине, и мы с ним спали, сложившись перочинным ножичком, сладко-сладко. Может, и не совсем по-братски, но без очевидных сексуальных действий. В десять утра Костя убежал, даже не позавтракав, и я, с потрескивающей от пьянки головой, но блаженная от счастья, отправилась на работу. Генька подозрительно смотрела на меня и вдруг изрекла:
– Только не отрицай, что у тебя кто-то завелся! И не утверждай, будто одна-одинешенька спала в своей постельке.
А я и не отрицала, но никаких признаний не сделала, обещала потом, потом…
– Тогда и я потом!
И только тут я заметила, что Генька сияет, как медный таз.
– Ну и ладно, не хочешь, не говори, – сказала я, надеясь, что она не выдержит, ведь было ясно, что хочет поделиться. Кажется, она обиделась, но вникать я не стала.
Весь день я думала: как славно, что никаких безумств мы с Костей не совершили и, может быть, мы переходим к новому этапу в наших отношениях, и все впереди, все будет. А ночью, лежа в постели, я плакала от отчаянья. Что же я не воспользовалась случаем, лежала, как колода, и млела, вместо того, чтобы праздновать ночь любви? Дура, хуже дуры! Но потом я успокоилась, вспомнила о скелетах, которые, гремя костями, ломятся в двери соседских шкафов, расплылась в улыбке и так с улыбкой и заснула.
Глава 38
Выходные предстояло отбыть в офисе: в девять открыть для ремонтников соседнюю квартиру и находиться на посту до часу дня, пока меня сменит Гений. Накануне я пыталась оживить старую фотографию, но ничего не вышло. Стала сканировать снова и пытаться запустить застывшую картинку, как это делал Костя. Нулевой результат. Механическая память у меня хорошая, я была уверена, что смогу повторить Костины экзерсисы, но, наверное, не заметив, нажала какую-то клавишу, а потом еще что-то нажимала, пытаясь поправить дело. Закрыла программу, перезагрузилась, все по-прежнему. Фотки на экране словно заморозились. Решила отложить размораживание до утра.
Тащить ноутбук на работу не захотела, скачала программу и обработанные ею оригиналы фотографий на флешку, и вперед. Все равно копия – буду ее курочить, как захочу, может, удастся оживить программу, а с нею и фотки.
Программа была мертвой.
В час дня меня сменил Гений, и я отправилась домой, а по дороге поняла, что готова позвонить Косте. Месяц дурью маялась, не могла снять трубку, а тут взяла и позвонила ему домой. Сняла трубку Сусанка. Понятно, вернулась, а может, никуда и не уезжала. Костя оказался на работе. В субботу? Сусанка говорит:
– Когда дело касается работы, наш сраный ведущий ахти-специалист не различает выходные и будни.
– Что такое сраный ведущий специалист, я знаю, а что такое «ахти»?
– Не «ахти». «Айти». Английские буквы «ай», «ти». А что это такое, понятия не имею. Это его должность так называется.
– У меня под коленкой возникло чувство, похожее на задумчивость, – заявляю ей, но она не врубается, забыла свои юношеские звездные роли.
Разговор меня и вправду несколько озадачил, однако позвонила айти-специалисту на работу.
– Приходи, – говорю, – программу поправить, я что-то нажала, и Эффект Лазаря гигнулся.
– Какого Лазаря? – спрашивает.
– Лазарь – это евангельский мужик, которого Иисус Христос воскресил.
– Значит, я должен сыграть роль Иисуса Христа? – спрашивает добродушно.
– Так ты придешь?
– Часа через полтора забегу.
Как просто все оказалось. Сказал забегу, забежал.
Ожидая его, я нажарила домашних котлет, но от еды он отказался, а от кофе нет. Сидим на кухне. Варю кофе. Разливаю по чашкам.
– Эффект Лазаря, говоришь?
Хватаю его за руку, потому что в задумчивости он лезет ложкой в большую кухонную солонку вместо сахарницы.
– Ну да. И знаешь, Костик, это будет хорошим названием для твоей программы. Между прочим, это настоящий термин.
– Евангельский.
– Нет, термин биологический, даже палеонтологический. Возрождение давно исчезнувшего! Знаешь о рыбе латимерии?
– Доисторическая рыба?
– Она самая, якобы вымершая миллионы лет назад. И вот оказывается, она жива! Ее выловили где-то в Африке. Это и называется у биологов «эффектом Лазаря». Нравится тебе такое название?
– Нравится.
– А скажи, пожалуйста, как тебе пришло в голову создать такую программу? Что ты хотел узнать или увидеть?
– Фотографию Александра Македонского.
– Шутишь?
– Это не шутка, а идея, причем – не моя. И пока неразрешимая. Но с этого все началось. «Эффект Лазаря», как ты это называешь, между прочим, начался с Валентины, Лилькиной матери.
– Каким образом?
– Она рассказала мне об одном французском химике, который жил в позапрошлом веке. Его звали Бертело, он был фантазер и гений. Или гений и фантазер. Его голова была набита невероятными идеями, многие, надо сказать, он осуществил. Но для всех не хватило бы и нескольких жизней. В частности, однажды он сказал: через сто лет (то есть где-то во второй половине двадцатого века), благодаря науке, мир станет совсем другим. Его спросили, каким? Он ответил, что пока этого никто не знает, однако привел пример. Все предметы, находящиеся в одном времени и пространстве хотя бы в течение секунды, оказывают химическое воздействие друг на друга, то есть оставляют неуловимый отпечаток. Таким образом, все произошедшее на Земле за время ее существования запечатлено в миллиардах естественных снимков, которых мы пока просто не обнаружили. Если человек научится выявлять и воспроизводить эти снимки, мы получим живую историю. Перед нами вдруг предстанет Александр Македонский, тень которого столетия назад случайно упала на какую-нибудь скалу…
– А почему тетка Валя рассказала тебе об этом химике?
– Был разговор о безумных идеях. Меня одна такая по молодости посетила. – Он помолчал. – Но я ее на Францию поменял.
– А идея действительно была безумной?
– Средней безумности. Давай котлету, – вдруг потребовал он. – Гарнира не надо. И подливки не надо. Две котлеты. Ладно, и гарнир. И тогда уж подливку.
