Мне причиняет боль воздух…
К шести часам я почти справилась с задачей. Только одна, последняя картина не ложилась на стихи. Устала. Сварила кофе, забрала у Геньки из шкафа коробку шоколадных конфет и включила диск Скотта Джоплина. Лорка под регтайм не хотел ни читаться, ни петься, ни танцеваться. И тогда для этой картины я написала на новом листке бумаги:
Вот я с тобой! Как эта ночь нежна!
Там где-то властвует луна…
По-крайней мере серп луны в пестрой мешанине красок явно просматривался, а добавив к этому художественному рагу щепотку воображения, можно было почувствовать и полночные трели соловья. Гении все равно на метро не ездят, Китс глаза им не намозолил, они даже не догадаются, что это не Лорка. Так что пусть пока останется так. Для подначки. А дальше будет видно.
Художник Воля пришел на полчаса раньше срока. Мы были знакомы не первый год, но без всяких фамильярностей. Однако, застав меня танцующей с чашкой кофе под Джоплина, предложил сбегать за бутылкой или куда-нибудь пойти. Он настаивал, еле его выпроводила, а потом раскаялась. Надо было соглашаться, ведь впереди еще весь вечер и ночь.
Я шла домой и говорила себе: возьму и позвоню Косте, что я веду себя, как пятиклассница, почему не могу позвонить сама? Села у телефона и… позвонила матери. Не надеялась, что снимет трубку, было уже поздно, но мать ответила и вполне внятно.
– Кто такой Миро? Художник Миро? Знаешь?
Я сомневалась, что она знает.
– А как же, – отвечает уверенно. – Жоан Миро – это самое красивое перо на шляпе сюрреализма.
– Про перо на шляпе – ты сама придумала? – спрашиваю ошарашенно.
– Вот этого я точно не помню. Возможно, и не я.
– А кто?
– Если не я, значит, кто-то другой.
Время от времени она ставит меня в тупик, удивляет чем-то, чего я в ней не предполагаю, и я очень радуюсь, что она не окончательно деградировала, хоть и пьет ежедневно, и часто мозга́ за мозгу у нее заходит. Конечно, она и сейчас была поддатая, но вполне адекватная.
– Но ведь в ваше время сюрреалистов в институтах не проходили, и книжек с репродукциями не было?
– Что значит – в мое время? Я все еще имею отношение к нынешнему времени.
– А тебе он нравится?
– Миро? Конечно. Это радость в чистом виде. Море радости. Дивная Барселона!
– Почему Барселона?
– Потому что Барселона – город Гауди и Миро.
– А Гранада и Севилья?
– Это – на юге, а Барселона на севере.
А Лорка откуда? Ведь он из Гранады! Как же тогда радостный Сущел, шагающий в Гранаду, как же Кармен у стен Севильи?
– Ладно, спасибо за консультацию. Завтра сороковой день со дня смерти дяди Коли.
– Как быстро… – задумчиво сказала мать. – Надо будет помянуть.
– О йес!
Я открыла Интернет и прочла биографию Миро. С этого и следовало начинать. Впрочем, идея со стихами была обречена с самого начала. И тут я вспомнила, откуда осведомленность матери об испанских делах! Она же была в Испании! Не знаю, сильно ли она деградировала, но я явно деградирую со своей бредовой любовью к Костику. Это же мания, болезнь в чистом виде.
Глава 35
Ночь почти не спала. Разговаривала с Костей. Виртуально. И с дядей Колей. Как же я могла его забыть на столько лет? Конечно, тетя Нина была для меня на первом месте, но с дядей Колей тоже много связано. Я ничего не знаю о Косте и его жизни, зато я знаю о жизни Костиных отца и даже деда.
Родословное древо мы рисовали классе в пятом, а еще года через два нам задали писать сочинение о ком-то из предков. Я, конечно же, остановилась на Михаиле Самборском, который работал в Чумном форте и отдал жизнь борьбе с инфекционными заболеваниями, готовил сыворотки от чумы, от холеры, сибирской язвы, тифа и разных других болезней. Однако выяснилось, что мы с Томиком ничего о моем прапрадеде не знаем, а Интернета не было. Меж тем сама история самоотверженных врачей и их жизни в Чумном форте была чрезвычайно интересной, героичной и смертельно опасной!
Ученые подолгу жили в форте, у них была библиотека, биллиардная, у каждого отдельная комната, но ведь все это, несмотря на их преданность науке и подвижничество, никак не умаляло тоски по обычной жизни в семье. Конечно, время от времени они выезжали из форта, в Кронштадт и в Лисий нос их доставлял пароходик «Микроб». На форте содержали целый зверинец, а главными подопытными животными были лошади. Из их крови изготовляли сыворотки, которые спасли множество жизней. Работали в прорезиненных плащах, штанах и ботах, соблюдали строжайшие меры безопасности, но двое ученых погибли и были кремированы на форте, в тех же печах, где сжигали зараженных подопытных животных. А кто-то погиб, как мой пращур, в командировке, и где похоронен, неизвестно.
Об этом я узнала потом, когда побывала в Чумном форте, так похожем на форт Боярд. Но случилось это гораздо позже, ведь до девяносто шестого года Кронштадт был закрытым городом.
В общем, информацию о прапрадеде я собрать не могла, и тогда тетя Нина предложила мне написать о дяде Коле. Прославился он тем, что защитил – первый в стране! – рабочую диссертацию. Сейчас никто не знает, что это такое, и между прочим, имени дяди Коли в Интернете нет, а тогда вслед за ним еще много людей на заводе защитили свои изобретения.
Разумеется, в литейный цех мне ни при каком случае не грозило попасть, но я много слышала об этом. Дядя Коля очень образно живописал кипящую медь. Показывая на тетю Нину, которая снимала шумовкой пену с супа, он говорил: «Вот таким образом я снимаю пену с раскаленной кипящей меди». Так у меня и отложилось в голове: дядя Коля с огромной шумовкой стоит над котлом, где кипит алая медь, и снимает пепельный налет пены.
Жаль, потерялось мое сочинение о дяде Коле и его рабочей диссертации, а касалась она этой самой пены, которая называется шлак. Зато у меня осталась синяя ледериновая общая тетрадь, где я делала бессистемные записи и пометки о семейной истории. Здесь же был и подготовительный материал для сочинения.
Суть диссертации была в следующем. Когда медь плавится, ее примеси всплывают на поверхность, но в них оказывается частичка меди. Частичка к частичке, и, в конечном счете, из них складывались сотни тонн. Дядя Коля придумал способ отделить частички меди от шлака.
В моей тетрадке дяди Колиным почерком написаны неведомые цифры, какие-то химические формулы и удельный вес меди. Это он писал, когда рассказывал суть своего исследования.
Шлаки легче меди, но гуще, поэтому, поднимаясь, уносят ее вместе с собой. Нужен был дешевый реактив, который бы разжижал шлак, не загрязняя металл. Каждая плавка у дяди Коли стала опытной, а шлак с нее поступал в лабораторию. В результате дядя Коля нашел нужный реактив. Была защита диссертации, все как положено, с чертежами и химическими формулами. И диплом дяде Коле вручили.
