По краю тропы рос ряд туй, в глубине стояли служебные постройки, наверное, кухня или прачечная, которые тоже горели, а потом были превращены а помойку. Рядом валялись перепутанный моток проволоки, разбитые столы и стулья. И тут я почувствовала, что дьявольски устала, на сегодня с меня достаточно, но все же обошла дом снаружи. Был он бревенчатый, обшит досками, дранкой, оштукатурен и покрашен в желтый цвет. В том месте, где начался пожар, возникла баррикада из железа и досок, на которую упало сухое дерево с торчащими ветвями, словно вопиющими о помощи. А над ним, в проемах окон я застала вернувшихся ворон, которые снова взмыли с кошмарным ором.
Мимо сторожки свободно вышла на дорогу, миновала детский санаторий и на углу обнаружила резную «беседку Шаляпина», где он никогда не пел, с приколоченными по периметру досками, чтоб не развалилась, а далее – маленькую площадь с магазинчиками, кафе и старинным красивым домом, который тоже горел и тоже начал превращаться во вместилище для отходов человечьей жизнедеятельности. За площадью, которую точнее было бы назвать площадкой, стояла небольшая арочка, подобная триумфальной, с надписью: «1898 Сестрорецкий курорт 1898», а рядом – платформа.
Пока ждала электричку, пока добиралась домой, я достраивала наш дом, перекрыла его яйцеобразным куполом, восстановила лестницу и подъезд, вставила окна, настелила полы и заменила печи на подобные тем, что были. Я уже начала заселять его своими предками, как вдруг вспомнила большую комнату и окно, из которого выбралась в сад. Меня поразила мысль: ведь это та комната, где застрелили Софью Михайловну! А может, история с грабителем, который скрылся, выпрыгнув в окно, не столь уж невероятна?
Мне не с кем было поделиться своим сногсшибательным открытием. Оно никого не взволновало бы, разве что старушек, с которыми я познакомилась на мосту. Я предчувствовала, как отнесется к моему заявлению мать, к тому же было уже поздно, и я не рассчитывала застать ее в здравом уме и трезвой памяти. Однако я ошиблась, и более того, она позвонила сама, и, судя по голосу, если и пила, то немного.
– Ты спрашивала про сестрорецкую дачу, я кое-что вспомнила. Знаешь, кто у наших Самборских был дачным соседом? Знаменитый доктор Клячко! И он, кстати сказать, принимал роды у Софьи Михайловны. Этот доктор, как мне рассказывали, вылечил жену Бакста от какой-то тяжелой болезни, и тот подарил ему картину «Античный ужас». Она сейчас в экспозиции Русского музея, можешь посмотреть.
Внутри у меня все дрожало и пело. Похоже, санаторский дом и есть дача доктора, который принял мою бабушку.
– Ты слышала, как выглядели эти дачи? Были у входа в наш дом скульптуры оленей?
– Ничего такого не слышала.
– А про танцевальный зал на даче что-нибудь слышала?
– Нет. А почему ты спрашиваешь?
– Я нашла нашу дачу.
Последовало молчание, затем она поинтересовалась:
– По адресу нашла?
Я подтвердила. Если бы сказала, что по наитию, она бы обозвала это чепухой. Потом я долго и возбужденно повествовала о том, что увидела. Наконец ей надоело слушать, и она изрекла:
– Ничего не знаю ни о башне, ни о танцевальном зале… И вообще-то олени попахивают скульптурой советского времени. Такие на дорогах ставили. Между прочим, по дороге в Юкки, на развилке, стояло целое оленье семейство.
Сообщение всего лишь озадачило Томика, а раньше взбудоражило бы чрезвычайно. Ну и ладно, зато мать хотя бы порадовала меня относительной трезвостью. В этот день я почти не вспоминала о Косте. Как мне надоело думать о нем! Засыпала почти счастливая, и вдруг пронзила мысль: а ведь я там была, в этой башне! Однажды я танцевала там с Костей. Это было во сне.
Сбоку, прижавшись ко мне, спал рыжий кот. Утром я впервые за все эти дни забыла вычеркнуть прошедший до сороковин день.
Глава 28
Итак, суббота. На улице снова солнце, брандмауэр венчают две чайки.
Накануне, пока сон не сморил, читала в Интернете о Сестрорецке. Основал его Петр I, город вырос вокруг Оружейного завода. Для работы машин на реке Сестре построили плотину, а выше образовалось самое крупное в тогдашней Европе искусственное водохранилище – Сестрорецкий Разлив. На берегу Финского залива Петр возвел дворец, разбил сад и насадил дубовую рощу. К пристани прибывали разные суда, а охраняли ее канонерки – лодки с пушками. Так появился прибрежный район Канонерка. А через много лет, в самом конце девятнадцатого века, трудами Петра Авенариуса была построена Приморская железная дорога и санаторий. Тогда же раздали в аренду на девяносто девять лет участки для дач, построить их следовало за три года, а вырубать деревья разрешили только на четверти участка. По этому району, где были старые дачи, я вчера и моталась.
Я снова собиралась в Сестрорецк, хотела купить карту с указанием достопримечательностей, увидеть детский санаторий и увериться, что это и есть дача Клячко, а также обследовать комнату с окном в сад, где могло случиться убийство. Никаких доказательств я не собиралась там искать, потому что их не могло быть, просто хотелось еще раз все осмотреть.
Доехав до Курорта, прошла под маленькую, словно игрушечную, входную арку и почуяла дыхание моря. Оно было рядом. Чистая, сверкающая лазурь! Конечно, здесь не осталось былой роскоши, ни курзала, ни эспланады, а вместо плетеных соломенных кресел-коконов у воды лежали собранные горками кучи вынесенного прибоем камыша и мусора, которые еще не вывезли. Далеко от берега по мелководью бродили чайки, еще дальше люди – по щиколотку, собаки носились, взрывая тучи брызг, а какой-то чудак мчал по воде на велосипеде. И совсем далеко, там, где не бродили ни чайки, ни люди, реяли разноцветные, как крылья бабочек, парашюты, несущие по воде человечков. Я разулась и пошлепала босыми ногами по воде. В тот момент я была почти счастлива, и мне казалось, что все-все-все будет замечательно. Вскоре я набрела на парня в черном обтяжном, непромокаемом костюме, который вышел на берег со своим крылом.
– Как называется этот спорт? – спросила я.
– Кайтсерфинг. Вот – кайт, воздушный змей, – парень показал на цветное крыло, и внимательно взглянув на меня, сказал: – Хотите научу?
Я замахала руками, захохотала, меня развеселило, что он меня кадрит.
– А что для этого нужно?
– Ветер. Я. И змей. Только в другой последовательности. Сначала – я, потом змей и ветер. Новый змей, между прочим, стоит тысяч пятьдесят, но у меня есть запасной. А за ветром дело не станет. Между прочим, меня зовут Паша, а вас?
– Спасибо, Паша! Я ретируюсь!
А он вдогонку прокричал, что не каждой предлагает свой кайт, и зря я отказываюсь.
Девятиэтажный санаторный корпус высился за полосой дюн. Все простенки огромного холла и коридоров с пола до потолка занимали увеличенные фотографии тех самых открыток, которые я рассматривала дома: Маркизова лужа и лошади, везущие белые фургончики с купальщицами, причал на молу и гуляющие курортники – мужчины в белых костюмах, женщины в белых нарядах с кружевными зонтиками, дети в белых матросках с обручами. Купив в киоске карту города, я тут же опустилась на диван и стала изучать список достопримечательностей. Здесь были указаны всего четыре дачи: две из них построил Косяков, создатель Морского собора в Кронштадте, третьей оказалась дача доктора Цвета, которой уже не существовало, а четвертая принадлежала доктору Клячко, и в ней располагался детский санаторий «Дюны»! И хотя дачу Самборских в указателе я не нашла, судя по местонахождению дачи Клячко, правильно ее определила.
