– Завтра Шурка придет к тебе ночевать, не возражаешь?
– Почему бы вам не взять ее с собой? Надо же ее как-то приручать. Пусть посмотрит Финляндию.
– Смотреть нечего, мы по магазинам.
– Очень жаль, что только по магазинам! – говорю сварливым голосом. – Потом не жалуйся, что она хочет вдеть кольцо в нос.
Принимаю душ. Завтракаю. Проверяю календарь: осталось семнадцать дней, на предыдущем дне ставлю крестик.
Еду на работу.
«Вот я с тобой! Как эта ночь нежна…»
Дальше текст стихотворения вообще не просматривается в импрессионистической мешанине пятен. Мне виделось в ней что-то вроде медной узорной пуговицы от форменной одежды, но сегодня разглядела: не пуговица это никакая, а брызгалка от лейки. Лейка странной формы, вырастает она из какой-то непонятной массы, частью которой является стоящий в ней букет сирени!
И вдруг за разглядыванием постера мне приходит в голову, что среди вчерашнего странного спектакля с фотографиями, который я себе устроила, проскочила искра, возникло некое подобие истины, и связано это с тетей Ниной. Она сказала, что я сама все знаю, и спешить не надо. Видимо, у меня еще есть время.
Генька заговорщицки сообщает:
– Знаешь, я начала писать сказки.
Так, приехали. Новая гениальная идея. Надеюсь, не столь зловредная, как предпоследняя – занятие декупажем. Она обляпала всю квартиру лаками, красками и обклеила картинками, вырезанными из салфеток – цветочками, овощами и фруктами, пастушками вкупе с паст у́шками, новогодними елками и зверятами, все это украшало разделочные доски, стеклянные и жестяные банки, тарелки, кружки, пустые и наполненные бутылки, а также табуретки, стулья, тумбочки, даже очешник Гения и, что самое обидное, старинный буфет.
Мебель в конце концов пришлось заменить. Художественно оформленная в технике декупажа, она перекочевала на дачу и к нам в офис, а фамильный буфет с фронтончиком, колонками и дверками с фигурными стеклышками мы с Гениями отскабливали бритвами, потом красили мебельным лаком цвета махагон, «имитирующим красное дерево и обладающим декоративными свойствами», как было написано на этикетке. Декоративные свойства проявились в пятнистости, мы стали снимать лак при помощи химии, от которой Гений покрылся сыпью, и его пришлось отстранить от работы. Чтобы спасти буфет, решено было его покрасить. Красили акриловой краской, причем, несмотря на мое сопротивление и непротивление Гения, колонки, фасочки и резные штучки обрели розовый цвет, а основные поверхности – свекольный. Зрелище получилось не для слабонервных. Тогда поверх розового и свекольного мы покрыли буфет черной краской. Ах, как он был хорош, пока его не декупировали, не скоблили и не красили! Но что вспоминать; став черным, он похорошел по сравнению с предыдущими вариантами, хотя в квартире все равно смотрелся, как прыщ на ровном месте.
В конце концов фамильный буфет тоже вывезли на дачу. А я от этого Генькиного увлечения поимела насильственным образом одну табуретку, массу декупированных кухонных досок, тарелок и бутылок с алкоголем и без.
Последней идеей Геньки была отливка художественных свечей необычной формы со всяческими включениями и украшениями вроде сухих цветов, ниток бисера, ракушек, кофейных зерен и пр. Эта идея была не столь безнадежно порочной, однако весь дом Гениев, а также дома родных и друзей и мой в том числе, оказались заполнены свечами. Даже Гений, печально качая головой, заметил Геньке: «Теперь остается отправить тебя с твоими свечами барыжить». Но вообще-то он с сочувствием относился к идеям своей жены и даже гордился ее художественными прихотями и вкусом.
И вот – сказки. По сравнению с предыдущими идея неплоха, но выслушивать сказки, быть ценителем, советчиком, критиком, а, возможно, и редактором, это, я поняла сразу, придется мне.
Попробовала уклониться от первой читки, но потом сдалась. Сказка называлась «Ежик и кактус». Завязка такая: ежик влюбился в кактус.
– Они что – гомосексуалисты? – перебила я Геньку. – Сказка об однополых браках?
Генька была озадачена, а я занялась пришедшим очень кстати клиентом, мужиком из фирмы, издающей у нас книжку по сертификации, маркировке и упаковке изделий из металла. Она была вычитана, сверстана, оставалось снять вопросы: расхождения в цифрах и обозначениях в тексте и в таблицах, а также написание и употребление непонятных слов, которых я не обнаружила в «Словаре металлурга».
Вопросы снимали часа два, а потом я уговаривала мужика убрать эпиграф. Он звучал так: «Уже алтари огнем панхейским дымятся…» Это из Вергилия. Спросила клиента, знает ли он, что такое панхейский огонь? Я-то уже выяснила, что это такое. Панхея – легендарный остров, подобный раю. Не имею ничего против Вергилия и панхейского огня, но какое отношение он имеет к сертификации и упаковке металлических болванок? Мужик пытался приводить мутные, неубедительные объяснения. Снять эпиграф не уговорила. Ну и ладно. Хозяин – барин. Только загвоздка в том, что этот мужик не хозяин. Хозяин – директор фирмы. Я дозвонилась до директора, спросила, утвердил ли он эпиграф? Утвердил. Тоже любитель стихов. Но тот, что украшает метрополитен Китсом, мне симпатичнее.
Клиент за дверь, Генька со сказкой ко мне. За то время, что я сражалась с клиентом, она превратила ежика в ежиху. Все встало на свои места, но сам сюжет не изменился.
Влюбилась ежиха в кактус. Кактус отвечал взаимностью. Решили пожениться. Оставалось представить жениха родителям ежихи, но кактус отказался стронуться с места. Ежиха так и не догадалась, что он корнями врос в землю и не может вылезти из горшка. Между ними случилась ссора. Пошли душещипательные обвинения в предательстве, неуважении к родителям невесты, а закончилось все обычной вульгарной руганью и разрывом. В общем, любовь прошла, завяли помидоры.
Сказка была длинная. К концу я отключилась и думала о своем.
– Ну что? – спросила Генька с надеждой.
– Из этого можно сделать пьесу, – констатировала я. – И снести в кукольный театр.
По пути домой Генька уговаривала меня поехать с ними на дачу, но я ждала Шурку. Я и Шурку могла взять на дачу, но мне почему-то запало в голову, что на этих выходных Костя позвонит, а меня не будет дома…
Уже алтари огнем панхейским дымятся! Как эта ночь нежна!
Глава 16
– Можно я у тебя буду жить, когда эти поженятся?
Шурка говорит так, словно считает, что я обалдею от восторга. А я не нахожу ответа, чтоб не обидеть ее. Мы тупо смотрим друг на друга.
– Значит, не хочешь, – дрогнувшим голосом уточняет Шурка. Она разочарована.
– А ты что хочешь? Поссориться с мамой и меня с ней поссорить? Соображать-то надо? К тому же ты не подумала, что у меня тоже может быть личная жизнь.
– Разве она у тебя есть? – вылупила глаза. – А почему я не знаю?
– Придет время – узнаешь.
