– Он недалеко от твоего дома.
– Так будет удобнее, – добавляет мадам Риклен.
Я сую карточку в карман и обещаю заехать.
* * *
Судьба всегда находит дверь, окно, люк, мышиную лазейку и проникает, куда захочет.
Вот она и явила себя. Не в дневниках моей матери, а в облике Рикленов. Меня ждет тайна.
* * *
Я хочу знать, я могу…
Я и правда хочу?
* * *
Возможно, я должен объяснить, почему отец считал меня «не таким». Эта мысль появилась у него в момент моего рождения в больнице Сент-Фуа-ле-Лион. Я вышел из маминого чрева с заячьей губой. Отец едва сознание не потерял. Знаете, что такое заячья губа? У любого гомо сапиенс, как известно, две губы – верхняя и нижняя. Так вот, моя верхняя губа была «недоделанной», и канавка доходила до носа.
Врожденный физический недостаток мог свестись к пустячной кожной проблеме, но мой отец, кинезитерапевт, знал, что подобная губная щель часто идет рука об руку с отставанием в развитии.
Отец запаниковал, схватил меня и немедленно проверил все рефлексы.
Реакции его успокоили, а педиатр заверил, что в течение нескольких ближайших недель две половинки губы срастутся сами собой, но страх за меня не оставлял отца, пока я не заговорил.
– Он тебя стимулировал, – объясняла мама, – делал с тобой тысячи упражнений, просто с ума сходил.
* * *
Беспокойство за другого состоит из нежности и сомнения.
Мама одарила меня первым, отец – вторым.
Она заботилась о моем счастье, он сомневался в моем успехе.
В начальной школе я получал хорошие отметки – лучшие в классе, а отец называл меня любимчиком учительницы и плохо к ней относился. В коллеже я тоже был среди первых – не слишком напрягаясь, – и он настоял на переводе в другое учебное заведение. Читая хвалебные отзывы лицейских преподавателей, папа клеймил их за соглашательство и сетовал на развал системы образования, случившийся после событий 1968 года. Отец немного успокоился только после того, как в семнадцать лет я стал победителем национального конкурса по сочинению, куда из каждого лицея направляли самого одаренного ученика по французской литературе. Я даже попал в Елисейский дворец, на встречу с президентом Республики Валери Жискар д’Эстеном. Оценка «очень хорошо» за бакалавриат умиротворяла папин нрав до самого моего поступления в Эколь Нормаль в Париже на улице Ульм, принятия на должность адъюнкт-профессора философии и защиты диссертации в Сорбонне.
С первого дня жизни я двадцать семь лет только тем и занимался, что внушал уверенность своему отцу.
* * *
Тайна первого мгновения. Все разыгрывается за несколько секунд, раз и навсегда…
Подозрительный взгляд отца в родильном зале определил наши отношения.
Я ответил недоверием.
– Забавно, – сказала однажды мама, – ты еще крошкой не выносил, когда отец держал тебя на руках или сажал к себе на колени. Орал, плакал, краснел как помидор и умолкал, только когда я тебя забирала.
Это обстоятельство забавляло и интриговало маму до последнего дня жизни.
Я обычно отвечал:
– Это естественно – папа меня не ласкал, а осматривал, прикасался к сыну не из любви, а потому, что очень боялся обнаружить что-нибудь «не то».
* * *
Десятилетия усердной учебы, раннее признание, успех моих пьес и романов не избавили отца от навязчивой идеи.
Доказательство? Извольте! Папа не признавал, что ни один творец не обходится без провалов и происков недоброжелателей, поэтому, когда газета помещала критическую статью о постановке по моей пьесе (Омар Шариф на съемках «Мсье Ибрагима» сказал мне с веселой улыбкой: «Тебя не критикуют, только если не знают!»), он приходил в бешенство и на две недели терял покой. Приглашал друзей, выплескивал на них свое негодование, писал письма протеста, требовал того же от близких, короче – объявлял войну.
Я понял, как уязвим отец, растрогался и даже начал корить себя за то, что подверг его тяжкому испытанию, вынудив стать отцом артиста.
– Как ты это терпишь?! – восклицал он, до глубины души потрясенный моим наплевательским отношением к критике.
Я всякий раз отвечал одно и то же:
– Да очень просто! Я прекрасно знаю, что сделал, почему сделал и что об этом думаю. Тупица, уверенный, что может за три минуты разобрать произведение, на создание которого у меня ушли годы, не способен ни поколебать мою убежденность в собственной правоте, ни сбить меня с раз и навсегда выбранного пути.
– И как же мне реагировать?
– Придерживаться собственного мнения, игнорируя чужое.
Ничего не вышло, и мама, устав успокаивать мужа, перестала показывать ему поносные рецензии.
– Твой отец снова доведет меня до трясучки, и я буду две недели жить в аду.
Сегодня я иначе понимаю неукротимые приступы гнева отца на гонителей сына. Они пробуждали в нем изначальный страх перед «дефектным» ребенком, жалобно мяукавшим на родильном кресле.
А вот мама, читая пропитанные ядом памфлеты, только плечами пожимала:
– Этому типу не нравится мой сын? Ну и кретин!
* * *
– Забавно, – повторяла мама, – ты еще крошкой не выносил, когда отец держал тебя на руках или сажал к себе на колени. Орал, плакал, краснел как помидор и умолкал, только когда я тебя забирала.
Холодные, жесткие, мозолистые ладони. Сухая, словно обожженная кожа на висках и шершавая на щеках из-за небрежного бритья. Острый взгляд серых глаз. Дымок из трубки, набитой голландским табаком, запах едкий, почти неприятный, густой. А еще запах пота – папа много тренировался.
У меня были другие пристрастия.
* * *
Я не похож на отца и всегда это знал.
Он был блондином, я – брюнет.
Он был худощавым и стройным, я – плотный и коренастый.
У него были большие голубые глаза, я довольствуюсь банальными карими.
У него были резкие черты лица, я круглолиц.
Арийская внешность соответствовала германскому имени отца, моя «косит» в сторону Африки и оттого кажется нелепой.
Никто ни разу в жизни не восклицал, глядя на меня: «Ну вылитый отец!» – зато мамины знакомые сразу признавали наше сходство. Когда я вырос и начал водить ее в ресторан, окружающие не принимали нас за мать и сына. Однажды в парижском кафе в квартале Маре мама дико разозлилась на официанта, привычного к пестрой клиентуре и принявшего нас за любовников.
Наша с отцом непохожесть долго меня забавляла. До моих восьми лет мы жили в доме на Сент-Фуа-ле-Лион. Соседи и их гости часто интересовались:
