Женщина с ребенком натолкнулась на Темис, будто они с Ангелосом были невидимками. Судя по хмурому лицу, сказала какую-то грубость, но слова ее потонули в уличном шуме. Темис посмотрела на свою простую одежду, которую носили многие до нее, и поняла, что похожа на жену фермера, к тому же грязную. Ангелос тоже перепачкался.
Она подняла голову и посмотрела на отель «Гранд Бретань». Он сиял, как и всегда. Из машины с шофером за рулем вышла женщина в мехах, швейцар поприветствовал ее. Богатые оставались богатыми, подумала Темис. Мир и в самом деле не изменился.
Темис свернула на улицу Стадиу и медленно пошла на север. Ангелос потяжелел, а ее ботинки так истерлись, что она шла словно босиком. От булыжников под ногами ее насквозь пронзал холод.
Вскоре Темис подошла к кафе, которое обожала ее сестра. «Зонарс». Оно открылось незадолго до того, как немцы вошли в город, и принимало «сливки» афинского общества. Похоже, что сейчас ничего не поменялось. Темис бесхитростно уставилась на стеклянную витрину. Возможно, поймав ее взгляд, женщины, пившие кофе за столиком, подняли головы. Одна опустила чашку и через несколько мгновений появилась возле нее, так близко, что Темис чуть не сбил с ног густой аромат парфюма. Она немедленно вспомнила о Маргарите.
– Дорогая моя. – Женщина вложила в руку Темис несколько купюр. – Пожалуйста, возьми это.
Темис заметила, что женщина выбежала на улицу без пальто. Она стояла в изумрудно-зеленом шелковом платье с нитями жемчуга на шее, в бриллиантовых серьгах. Повернувшись, женщина быстро зашагала прочь.
Две ее подруги прилипли к окну и замахали руками. Темис легко могла прочесть по губам: «Кыш! Кыш!» – кричали они, словно она была голубем, который поклевал посаженные фермером семена.
Темис покраснела от стыда и унижения. Она сунула деньги в карман и поспешила прочь. Ангелос покачивался на руках в такт ее шагам, а Темис поняла, что, кроме этих денег, у нее ничего нет. Она занервничала. Что, если она доберется до Патисии и не застанет там родных? Такое вполне возможно, и тогда они с ребенком будут голодать. Темис неслась вперед, опустив голову, стараясь избегать любопытных взглядов, презрения или жалости, которые почувствовала на себе в первые мгновения свободы.
Улицы почти не изменились, лишь на некоторых зданиях остались следы снарядов и пуль. Многие магазины стояли закрытыми. В здании бывшей аптеки теперь был магазин сыров.
Минут через сорок Темис дошла до улицы Керу. Сердце забилось от усталости и волнения. На улице росли все те же деревья, к квартире вели те же самые маленькие ворота, только ржавые и скрипучие.
Ангелос гукал. Темис погладила его по голове, проводя пальцами по кудряшкам, которые сильно отросли. Она прошептала сыну, что все будет хорошо. Но что он знал в этой жизни? С момента рождения его любили и защищали. Недели лишения были забыты, как и дни, когда Темис не хватало молока. Может, когда-нибудь исчезнет и воспоминание об Алики.
Парадная дверь дома была распахнута, Темис зашла внутрь и поднялась по лестнице. Ее окутал знакомый запах стряпни: кирия Даналис на первом этаже щедро сдабривала блюда чесноком, у кирии Пападимитриу на втором всегда что-то подгорало. Еще один этаж. Ноги Темис дрожали. Она ослабла от радости, тоски, страха. Все чувства смешались – как ингредиенты бабушкиных пирогов: невозможно было отделить одного от другого. Прекрасные сладкие пироги… Да, она думала о них, когда до нее донесся яркий аромат. Ваниль. Корица. Яблоки? Она дошла до третьего этажа.
Ангелос махал ручками. Может, он уловил привлекательный запах, хотя самое сладкое, что он пробовал, – это каплю меда с кончика пальца Темис.
Она с опаской постучала в дверь. Когда ничего не произошло – чуть громче. Спустя секунду дверь приоткрылась.
Кирия Коралис посмотрела в щелку и увидела на своем пороге бродяжку. На улицах попрошайки с младенцами встречались часто, но редко приходили к двери. Но у старушки было доброе сердце, а еды хватало, поскольку она всегда готовила с запасом.
– Я что-нибудь вам принесу, – громко сказала кирия Коралис, чтобы попрошайка расслышала.
Старушка захлопнула дверь и вскоре вернулась с хлебом, завернутым в коричневую бумагу.
– Йайа, – тихо сказала бродяжка. – Это я, Темис.
– Темис?
Бабушка распахнула дверь, и коридор наполнился светом из открытых окон.
– Матерь Божия… Нет, ты не Темис.
Старушка отступила, желая получше рассмотреть растрепанную женщину в поношенной одежде. Она не сразу заметила у нее на руках ребенка.
– Ты не Темис, – решительно сказала она.
Темис услышала за спиной медленные шаги.
– Кто там докучает тебе, йайа? – раздался мужской голос.
– Она утверждает, что она Темис.
– Темис мертва, – резко сказал Танасис.
Он говорил так всем, а поскольку ничего не слышал о ней около года, сам поверил в это.
Темис повернулась лицом к брату.
Как и бабушка, Танасис не сразу узнал ее.
– Что ты здесь делаешь, у нашего порога?
– Это и мой порог, – смело ответила Темис. – Я раньше здесь жила.
Брат был одет в полицейскую форму и опирался на трость. На его лицо упал луч света, освещая шрам на щеке. Темис и забыла, насколько серьезной была его рана.
– А это что? – Танасис указал на Ангелоса.
– Это мой ребенок, – гордо сказала Темис.
Танасис обошел ее и ступил в квартиру, встал рядом с кирией Коралис. Они оба осмотрели Темис с головы до ног.
– Тебе лучше войти, – пробормотал Танасис. – Это твоя внучка, йайа, – подтвердил он, словно Темис была на опознании подозреваемых.
Кирия Коралис недоверчиво покачала головой.
– Панагия му… Темис? Матиа му… Это правда ты?
Старушка крестилась, и слезы лились по ее морщинистому лицу.
Наконец Темис разрешили переступить порог. Ангелос послушно притих, и она крепко прижала его к себе.
Перестав рыдать и охать, кирия Коралис засуетилась вокруг внучки с ребенком. Хотела ли Темис есть? Пить? А малыш? Нужно одеяло? Теплое молоко? Молоко с медом?
Темис села за знакомый стол и огляделась. Ничего здесь не изменилось.
– Мне кажется, тебе нужно многое объяснить! – рявкнул Танасис.
Он разговаривал, как полицейский на допросе.
Ангелосу стало любопытно, что происходило вокруг него, и он взглянул на бабушку. Старушка сразу же влюбилась в малыша.
– Агапе му! Мой дорогой малыш!
Ангелос улыбнулся и хлопнул в ладоши.
– Это моя йайа, Ангелос, – сказала Темис.
Повинуясь инстинкту, которому не способна сопротивляться женщина, кирия Коралис протянула к ребенку руки. Ангелос развернулся не к матери, а к старушке. Темис радостно передала малыша бабушке, чтобы немного передохнуть от его тяжести.
