– Я не отдам им лекарство.
– Тогда они заберут его у вас силой! Точно так же, как вернули нас сюда. Они ни перед чем не остановятся.
– И что вы предлагаете? – Казалось, Большаков совсем растерялся, начал ходить по комнате, не находя себе места.
– Единственное верное средство – бежать.
– А лекарство? Если я не хочу отдавать его тем, кто сейчас сидит в «Куполе», это не значит, что не дам его другим людям, оставшимся в живых. Я просто обязан найти лекарство и спасти оставшихся. Да и мои разработки, я не могу оставить все тут! Охотники ведь могут воспользоваться ими!
– Необходимо уничтожить эту лабораторию. Спалить дотла. А лекарство… мы найдем другую лабораторию, и вы закончите то, что начали. Я вам обещаю.
Большаков задумался. Хотел что-то ответить, но в коридоре раздались шаги – на караул заступали бойцы. Не произнося ни слова, Семен Павлович вышел из комнаты и за этот вечер не проронил больше ни слова.
* * *
– Как это – не тот? – возмутился Нерон.
– Не тот, – только и смог ответить Каша. Перед глазами у него все кружилось, а в голове натужно загудело. Стало совсем плохо.
«Господи, как же так?! – почти на грани обморока думал старик. – Как так вышло? Где мы? Куда теперь? Как быть? Сколько времени потеряно? Сколько еще потеряем впустую, чтобы выбраться отсюда? Господи…»
– Не туда повернули, что ли? – предположил Марио, тоже выглядывая в окно.
Увидеть, впрочем, там мало что можно было – непроницаемая белизна застилала все вокруг.
– Наверное, – обреченно пожал плечами старик. Злость начала закипать в груди: уж лучше бы эти парни оставили его на дороге, чем привезли черт знает куда!
– И где мы, по-твоему? – спросил Нерон, притормаживая.
– А мне-то откуда знать?!
– Ладно, не будем терять самообладания, – видя, что старик начинает нервничать, произнес Марио. – Сейчас разберемся. Автомат!
– Я!
– Остаешься за старшего. Все остальные – за мной.
– Зачем? – нахмурился Нерон. Выходить наружу, в холод, из нагретого салона он явно не хотел.
– Оглядимся. Может, какие вывески или указатели найдем. Да и надо бы до рассвета где-то переждать вьюгу.
– Зачем?! – снова спросил Вовка.
– Что ты заладил? – проворчал Изолента.
– Отвянь! Я говорю, зачем нам это? Рванем лучше сейчас напрямки…
– Нет, – осадил его Марио. – Ты же знаешь, что это опасно. Переждем до рассвета, там и буря стихнет.
– На полчаса – максимум! А потом…
– Этого хватит, чтобы вернуться на верную дорогу. Да и отдохнуть не мешало бы.
– Ну да. И пожрать! – грустно добавил Нерон, натягивая шапку на голову и нехотя выходя из машины.
– Тебе все об одном – пожрать! – заворчал на него Изолента.
– А тебе все об одном – нажраться!
– Да иди ты!
– Сам иди.
С перебранками парни вышли на улицу. Каша тоже последовал за ними, но его остановил Марио:
– Нет, вы оставайтесь здесь. Отдохните. А мы пока прогуляемся.
– Я тоже, – начал сопротивляться старик.
Но Ник настоял на своем.
– Не стоит, без вас мы быстрее управимся. Найдем убежище и вернемся. Постерегите машину. Вон, и Сальвадора успокойте, а то он чего-то занервничал, под сиденье забился.
Собака вылезла из-под кресла и, прижав хвост, прижалась к старику. Каша погладил пса за ухом.
– Ладно, – наконец согласился. – Подожду.
– В-в-все н-нормально будет, – произнес Автомат после некоторой неловкой паузы, возникшей, когда парни ушли.
Аркадий кивнул.
– А это п-правда, что вы нам расск-к-казали?
– Правда, – устало ответил Каша. – Я не сумасшедший и не обманщик.
– Значит все-таки к-к-кто-то делает п-п-противоядие, – мечтательно произнес Автомат.
– Они убивают людей! – с нажимом произнес старик. – Так что, если и удастся создать лекарство, нам его точно не видать.
Леня заметно погрустнел.
– Тебе-то зачем это противоядие? – попытался подбодрить его старик. – Ты ведь не болеешь.
– Да я б-бабе Лене хотел п-помочь.
– Какой бабе Лене?
– Соседка наша п-по лестничной к-к-клетке. Она мне часто п-помогала, заб-б-ботилась, а когда чума эта п-п-пошла, единственная и осталась у м-м-меня.
– Родители умерли?
– Умерли, – кивнул Автомат. – Давно уже.
– Как это?
– Отца-то я совсем н-не знал – он с мамкой расстался еще до м-моего рождения. Отчим один меня растил. Мать п-п-п-пила, потом в сарае п-повесилась. Отчим тоже, конечно, пил, но не та-ак сильно, не к-каждый день. П-пенсии его по инвалидности едва хватало на житье, да и ту п-п-пропивал. А баба Лена, соседка наша, иногда подк-к-кармливала меня. В первую волну б-болезни отчима сразу сруб-б-било. За один день сгорел. Кровью харкал. Баба Лена потом к-коробку с кедами принесла – отчим к-купил с пенсии, хотел на д-день рождения мне подарить, да ей отдал до времени – боялся п-п-пропить. Вот она, баба Лена, до последней волны держалась и все мне п-помогала. А к-когда уже все в нашем г-городке умерли, я решил уходить. Не знаю даже п-п-почему, не смог п-просто, наверное, ост-т-таваться в квартире. Вот, ребят встретил, – парень затих, задумавшись о чем-то своем. – А так здорово было бы лекарства от б-болезни этой получить. Я бы б-б-бабе Лене сразу же помог – она в последнее время подк-к-кашливала. Вернулся бы, наверное, т-тогда об-б-братно к себ-бе д-д-домой. – Последнюю фразу он выговорил с трудом – начал сильно переживать и от этого еще больше заикаться.
Старик кивнул, ничего не ответил. Что тут скажешь?
Вдруг пес зарычал, подскочил к двери, выгнул спину. Начал лаять.
– Сальвадор, т-ты чего? – встревожился парень. – Сядь на м-место!
Но тот не слушал его. Наоборот, начал лаять сильнее, с опаской поглядывая на дверь. Там, средь белизны вьюги, внезапно показалась серая тень и начала быстро приближаться к машине.
* * *
Было тошно, сильно кружилась голова, хотелось пить. Вика лежала на чем-то твердом, то ли кушетке, то ли на полу, еще не придя окончательно в себя, и тихо постанывала. Боль сдавливала виски. Девушка плавала в густом сиропе боли, то выплывая наружу, то погружаясь глубоко-глубоко, почти на самое дно. И там, в этой черноте, не было ничего, кроме вкрадчивого шепота, который рассказывал ей о том, кто она такая и почему здесь оказалась. Говоривший был черным вороном. И только благодаря его голосу Вика не сошла с ума.
Сначала он рассказал ей про нее саму – кто она такая. Потом – о старике по прозвищу Каша. А напоследок поведал о том, как она здесь оказалась. Вика все вспомнила, и от этого стало на душе горько, словно напилась она отвара полынного до тошноты.
