Все карточные замки, которые я выстроил вокруг одиночества, со славными деяниями прошлого, в одночасье рухнули. Я уже мысленно простился с поцелуями в лоб, которыми награждала меня матушка перед сном. Отныне я мужчина, и одной лишь незнакомке предназначаются мои ласки и поступки. Подобно рыцарю, окружу я ее заботой. Склонюсь над ней, и мои реснички коснутся ее шеи. Когда же я прильну к ее шее устами, она грациозно наклонит голову и пойдет у нас все, как у взрослых: жгучие поцелуи, объятия, игривые позы, молниеносно сметаемые грубым взаимопроникновением двух тел, когда отброшен стыд и бал правит желание. Всему этому придет срок, и химера в самое сердце поразит красоту. Так, непорочными, войдем мы в нашу судьбу.
Я дал себе слово никого ни о чем не спрашивать, и при этом хотел во что бы то ни стало отыскать ее. Но как вести поиск, не произнося имени того, кого ищешь, я не представлял. А ведь я и имени не знал! Мне чудилось, она где-то неподалеку, и потому я не один месяц потратил на посещение детских праздников, не пропуская ни одного приглашения в безумной надежде столкнуться с ней лицом к лицу. Разумеется, на моем пути попадались другие девочки, иные были томными красотками с английскими манерами, другие — чертовками со смоляными волосами, восточными улыбками и освежающим смехом, напоминающим кресс-салат, возросший под южным солнцем. Порой мне даже бывало весело, но ничто не могло по-настоящему удержать моего внимания. И если даже по прошествии долгих недель и утомительных месяцев у меня и возникло ощущение утраты ее облика, тонких очертаний ее лица, я все равно чувствовал: она не уехала, ее душа где-то по соседству. Уверенность жила во мне, я цеплялся за свои грезы. Отчего-то я знал наверняка: ее имя начинается на «А» и все перебирал: Ава, Ариана, Ариель, Аврора, Анжелика, Аполлина, Албана, Аталанта, Агнесса, Аглая, Астрид, Августина, Амандина, Армелла, Анна, Алиса, Адриена, Агата, Адель, Альбина, Александра, Алина, Аликс, Альенор, Амели, Анаис, Анастасия, Амбруазина, Аллегра, да, не забыть еще Артенис — анаграмму Катрин
[14]. Я истово листал словарь имен, будто он мог дать мне фамилию возлюбленной незнакомки. Наметил в голове план поисков. Новая, огромная жизнь открывалась мне, и она одна была способна заполнить ее. Дело было за малым — найти ее.
Глава 7
В ТРИНАДЦАТЬ лет ХУДШЕЕ НЕ В ТОМ, ЧТОБЫ ОБЛАДАТЬ ТАЙНОЙ
На следующий день после свалившегося на меня несказанного счастья, я бегал по парку Кло-Люсе и не узнавал ничего из того, что было мне хорошо знакомо. Деревья, мостик с вычурной решеткой были какими-то новыми, потайные проходы под сомкнутыми сводами деревьев неожиданно открывались передо мной, вода в реке и пруду посверкивала каким-то неведомым прежде металлическим отблеском. И даже когда я вернулся в дом и присоединился к рождественскому обеду в верхней столовой, на который ожидался американский дядюшка, во́время поспевший из Парижа с великолепными подарками из магазина игрушек «Голубой кролик», лица моих родителей, братьев и сверстников завели передо мной хоровод, как на каком-то карнавале забвения. Они были без масок, но и без какого-либо особого выражения. Разделенная радость делала всех похожими друг на друга. Словом, вся семья представлялась мне неким размытым пятном. Я подходил поочередно к каждому из близких для поцелуя в этот праздничный день, все больше наполняемый радостью, с его позолоченной оберточной бумагой, красными бантами на подарках, индюшкой, шоколадом и переливающимися нарядами волхвов в яслях. Все эти люди, с которыми меня связывали узы родства, как будто бы отдалились от меня на довольно приличное расстояние. Между нами встала она и маячила перед моими глазами, как икона.
После праздничного застолья, на котором было все: шутки, смех, вино Вувре, туренские блюда, рассказы о путешествиях и много других удовольствий, мои родители предложили гостям прогулку по Амбуазскому лесу, ставшую традиционной. Я попросил отца позволить мне не ходить. Он разрешил.
— Мне нужно подумать, — заявил я ему.
Когда все общество черным ходом вышло в сад, я остался в замке один, полным его хозяином. Я не знал, куда себя деть, и просто слонялся. Ноги сами привели меня к оперному певцу. Господин Кларе пребывал в странном возбуждении, выказывая преувеличенную радость и украдкой предлагая мне вишневую настойку. Рождество давало ему повод предаться воспоминаниям о счастливейших минутах жизни. Да и время года способствовало тому, чтобы воскресить в памяти былую славу. На столе внавалку лежали старые фотографии. Он явно хотел заново проделать свой жизненный путь, пережить выпавшие на его долю незабываемые мгновения.
— Знаешь, что я нашел? Либретто «Гугенотов». Тебе это ни о чем не говорит? «Гугеноты» Мейербеера
[15]? Давно уже следовало рассказать тебе об этой опере в пяти актах, в которой одна из твоих прабабок чудесно исполняет любовную арию.
Он потряс перед моим лицом либретто Эжена Скриба. Ныне эта опера ставится редко, поскольку для нее непросто подобрать исполнителей. Действие первых двух актов проходит в Турени, а трех последних — в Париже, накануне Варфоломеевской ночи. Начало относится к августу 1572 года, а в основу интриги между католиками и протестантами положено соперничество того же типа, что между Капулетти и Монтекки, то бишь, как и в трагедии Шекспира, прекрасная история любви, помехой которой служит принадлежность влюбленных к разным ветвям евангелической церкви: Валентина — дочь графа Сен-Бри, католика, Рауль де Нанжис, партию которого исполнял в свое время Господин Кларе, — дворянин-протестант. Партию слуги исполнял тенор, лучника — баритон, монаха — бас, а двух цыганок — сопрано. Рассказывая мне об опере, Господин Кларе чувствовал себя превосходно: активно жестикулировал, расхаживая по комнате, будто одновременно был всеми этими персонажами. И впервые в моем присутствии попытался сделать невозможное — спеть. Из гортани отравленного газами фронтовика вырвался хриплый звук с какими-то металлическими нотками. Это было похоже на чудо, но длилось всего ничего. На смену ему пришло слабое дребезжание, сравнимое с пересохшим руслом некогда полноводной реки. Я подошел ближе, чтобы лучше расслышать. Он исполнял арию Рауля из второй сцены, когда Нанжис впервые увидел Валентину де Сен-Бри.
У крепостных стен Амбуаза
Бродил в задумчивости я.
Вдруг вижу: прямо у развилки
Юнцов беснуется толпа.
В плен взяты были там носилки.
«Того гляди, не ровен час… —
Вмиг я смекнул — персона знатна».
И ринулся в толпу тотчас,
Юнцы бежали безоглядно.
Робея, подхожу: «О диво!»…
Когда он запел романс, посвященный непорочной красоте Валентины, предварительно пояснив, что влюбленные встретились под крепостными стенами Амбуаза, я вдруг перепугался: а ну как он догадался, что я влюблен? Что то же сражен красотой незнакомки в этом королевском городе, облюбованном историей? Странный он все же тип, этот Господин Кларе — я еще не знаю имени своей возлюбленной, а он уже, кажется, разгадал, что творится в моем сердце. В пропетом им описании Валентины я просто-напросто узнал ту, которую искал:
