И тут я не удержался и задал наивный вопрос, давно не дававший мне покоя:
— Отчего Господин Кларе и Мадмуазель Вот никогда друг с другом не разговаривают? Я всегда удивлялся равнодушию, которое наблюдал с обеих сторон.
— Это оттого, что ты не все знаешь. После появления статьи Сьюзи вернулась к мужу. Она поспешила занять свое место, пока кто-нибудь другой этого не сделал. На мой взгляд, она настоящая похитительница счастья.
Морис лишь направил меня, до остального я дошел уже сам.
Я будто внезапно прозрел: а что если Мадмуазель Вот и оперный певец…
Морис и вовсе разоткровенничался:
— В тот день, когда Кларе получил орден Почетного легиона, обе женщины сопровождали его: Сьюзи, слегка переусердствовавшая в гриме для лица, и Мадмуазель Вот в жемчужном спенсере
[107], со своей осиной талией, слегка бледная, сдержанная, наслаждающаяся успехом человека, спасенного ею от отчаяния, и не ведающая, какое ей за это полагается вознаграждение. Однако, кажется, я слишком тороплюсь, рассказывая тебе все это. Кто знает, что таится в сердце женщины? Единственное, о чем можно утверждать с уверенностью: Мадмуазель Вот была и всегда будет бесподобной. Она как никто заслужила, чтобы ее любили.
Глава 44
ЧЕТЫРНАДЦАТИЛЕТНИЙ ВДОВЕЦ
Вдовец четырнадцати лет — я представлял собой жалкое зрелище, зато характер наших взаимоотношений с Господином Кларе изменился: между нами возникло трогательное взаимопонимание людей, переживших похожее горе и решивших продолжать жизнь без лишних сетований, проявляющих солидарность и нежную заботу друг о друге. Некоторое время спустя после похорон Сьюзи я вошел в его домик и не узнал внутреннего убранства, настолько там все изменилось.
— Видишь, я заново обставил свое жилище, как будто это театральная ложа.
Голос его звучал как-то особенно ясно, а сам он будто обрел вторую молодость. На стенах в темных деревянных рамах красовались афиши и программки оперных спектаклей.
— Разумеется, я не собираюсь никуда отсюда уезжать, и все же будто отправился путешествовать. Ничто больше не привязывает меня к этому месту, Я потерял жену, но в больнице в ее последние мгновения понял — она в большей степени одинока, чем я. Это навело меня на мысль об одном из позднейших рисунков Леонардо, на котором изображена девушка, явившаяся к Данте в XXVIII песне «Чистилища» и ставшая его последним ведущим перед встречей с Беатриче.
Я не слишком понимал, о чем мне толкует убитый горем человек, но ведь то, что он говорил, было не так уж и важно. Я был готов часами слушать его, лишь бы не оставаться в одиночестве.
— Надобно понять, может быть, приложив к тому совместные усилия, что произошло с каждым из нас. И есть кое-кто способный нам в том помочь. Знаю, у тебя с ним установилась некая связь. Я тоже хочу услышать его. Ведь это он к нам обращался, когда писал: «Тени необходимы для перспективы, ибо без них неверно воспринимаются непрозрачные тела», не правда ли? — Он нервно засмеялся. — Мы не только непрозрачны, но еще и непоняты. — Он долго не сводил с меня своих голубых поблекших глаз. — Леонардо избрал в качестве обрамления для себя философа, влюбленного в оригинальную красоту, демиурга вымыслов, исследователя сущего.
Я не осмеливался сказать Господину Кларе, что Леонардо, неутомимый изобретатель нового, бросил меня. Поскольку Госпожа Кларе умерла от заболевания крови, Тенор процитировал следующий пассаж да Винчи:
— «Происхождение моря противоположно происхождению крови; море поглощает все реки, которые суть производные от испарений, поднимающихся над морем; но море из крови — в основе всех вен». — Кларе ощутил прилив вдохновения. Он говорил, воздев очи к потолку, как те слепцы, чья сила убеждения кажется невероятной:
— «Все — материя, все — созидание, все преображение». — И будто узрев разъяренную морскую стихию, добавил: — «Океанские волны, набирающие силу, можно сравнить с мировым дыханием». — А закончил следующей сентенцией: — «Ничто не становится любимым без того, чтобы его познали».
— Теперь у меня времени сколько угодно, и я хочу, чтобы от меня не ускользнуло ничто из того, до чего додумался Леонардо, у которого после пятидесяти наступил самый плодотворный период. Отныне мне интересно все: как растут волосы, гривы, листья, ветки, откуда берется вода. Все, что за этим кроется и о чем это свидетельствует. Мне это будет тем проще, что и он размышлял обо всем об этом здесь же. Немалое число его рукописей, датированных 1517 годом, собранных в Атлантическом кодексе, помечено: «Во дворце Клу в Амбуазе».
Одержимый водой, да Винчи увлеченно занимался разработкой способов дренирования почвы и ирригации. Ему одинаково была близка и проблема очищения человеческих нужников, и проблема снабжения водой садов. Он мечтал о динамических часах и воплотил свою мечту в жизнь, изобретя водный будильник». «Только то, что можно увидеть, может быть понято. Только средствами живописи можно дать точную картину всех чудес природы… Художник должен очень хорошо изучить движения, которые производит тело, ибо чрезвычайно трудно ставить их в зависимость от движения души, которых бесконечно много». Я знаю, что тебя беспокоит. Ты, как и я, думаешь о ней одной и о ее загадочном конце. Твою возлюбленную похитила вода. Слушая Леонардо, ты многое поймешь. Достанет ли у тебя терпения, достанет ли смелости и прежде всего достанет ли смелости терпеть? «Вода несет с собой то жизнь, то смерть. Без нее ничто не способно существовать», — учит он.
Меня буквально заворожили эти слова, хотя вначале его речь показалась мне бредом сумасшедшего, пораженного горем в самое сердце.
Потом он заговорил ясно и понятно и тронул меня тем, что попал на больное место. Он снова превратился в эхо Леонардо:
— Вода способна окрашиваться в любые цвета, принимать все запахи и вкусы, но сама по себе никакая.
Он перевел дух и, словно обретя былой голос, продолжил:
— Вода поднимается в воздух в виде пара…
Помолчав немного, добавил:
— Вода беспрестанно меняется перед тем, как воссоединиться с океаном.
Разразилась гроза, замигала электрическая лампочка, в небесах зазвучала раскатистая увертюра. Я вглядывался в измученное лицо человека, у которого не было своих слез и который ждал, когда вместо него заплачет небо. Он встал, прижался лбом к стеклу и жестом подозвал меня.
— Научу тебя одной штуке: попробуй сосчитать секунды между вспышками молнии. Леонардо искусно проделывал это. Каждое мгновение жизни самоценно, уверен, ты, как и я, обожаешь грозу. В нашем с тобой положении безумие слушать великое потрясение, свершающееся в природе. Но оно, по крайней мере, происходит вовне, а не внутри нас. Это раскрепощает, да и все заглавные партии уже распределены заранее: воздух, огонь, земля, вода, молния. Да Винчи увлекался метеорологией, еще до изобретения телескопа часами вглядывался в небеса. Однажды увидел огромное облако над озером Маджоре, оно час неподвижно висело, прежде чем разразиться небывалой грозой.
