— Под этой башней имеется большое заброшенное подземелье.
И отошел в сторонку, я едва различал его в темноте. Видно, он боялся продолжать разговор, понимая, что отныне мной завладеет лишь одна мысль, похожая на наваждение: исследовать загадочное подземелье.
Я интуитивно ощутил: нужно отвлечь внимание моего спутника, перевести разговор на иное, чтобы он не думал, будто я кинусь переворачивать здесь все вверх дном. Вот я и сделал вид, что не обратил внимание на слова, слетевшие с его уст. Теперь, когда я получил подтверждение: да, именно здесь находится некое необследованное пространство, — то спокойно заговорил на первую пришедшую в голову тему.
— Могу ли я спросить вас, человека, так разбирающегося в растениях и связанной с ними символикой, как распознать колдунью.
Он не заставил просить себя дважды.
— Ты и впрямь хочешь это знать? Что ж, это просто — достаточно вспороть живот и посмотреть, нет ли в ней вместо сердца жабы!
И вот теперь, лежа в постели, я разглядывал пятна сырости на потолке и водил ложкой в странном супе. Я попросил рассказать мне историю подземного хода, по которому Франциск I имел обыкновение добираться до покоев Леонардо, перед тем как отправиться на охоту. Морис же поведал мне, что случилось с ним самим во время войны, когда немцы заперли его в этом подземелье без воды и пищи и держали две недели.
— Я выжил только благодаря тому, что лизал влажные стены и жевал кусочки сгнившего дерева. Когда мне было позволено выйти оттуда, я был тощ, как скелет. Мадмуазель Вот сказала, что краше в гроб кладут, одни глаза горели лихорадочным огнем.
— Но как вы выдержали, Морис?
Он стал отвечать, и я снова узнал тот голос.
— Чем больше разговаривать с кожей, одеждой для чувства, тем больше наберешься мудрости.
Я так ему верил, что задал не дававший мне покоя вопрос:
— Известно ли вам, куда делась Арабелла?
— Почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Потому что вот уже год, как я влюблен в нее.
— Как так влюблен? Ты ее уже видел?
— Ну да, она даже целовала меня. Я скоро снова с ней встречусь, у нас назначено свидание на большом шлюзе.
Старый повар-садовник утратил дар речи и растерянно смотрел на меня.
— Морис, что ж вы молчите? Что случилось? Скажите, что случилось?
— Случилось нечто серьезное и грустное. Я всякий день об этом думаю, хотя уже столько воды утекло с тех пор.
— Что вы хотите этим сказать?
— То, что она умерла и к, несчастью, мне известно, где она теперь. Она на том свете. В 1945 году приключилась страшная беда. И мы все почувствовали себя виноватыми. Мы воспользовались Освобождением, чтобы сделать пустырь по ту сторону Амасс безопасным и восстановить шлюз, будь он неладен…
Голос Мориса пресекся, черты лица вдруг обострились, как будто все перенесенные им беды разом проступили на нем; он поник головою. Да и то сказать, бывают в жизни мгновения, когда для того, чтобы выговорить вслух правду, причиняющую нестерпимую боль, лучше всего уткнуться взором в плитки пола. Они-то уж ничего не ответят.
— Как ты мог видеть Арабеллу, дочь Рене, директора завода, героя Сопротивления, если она утонула в Амассе до твоего появления на свет?
Высокий, сухопарый, с лицом, будто вырубленным топором, как Святой Иероним на полотне Леонардо, он вдруг позвал меня:
— Иди ко мне, малыш. Вместе оплачем ее. Слушай, что произошло. Это я обнаружил ее тело, изрядно потрепанное течением и водоворотами. Страшная вещь — воздействие воды на безжизненное тело. Она была в лиловом пальто с черным бархатным воротничком. Черты ее остались прежними, прекрасными, но меня глубоко потрясло то, что ее грациозное, хрупкое тело застряло в створках ворот шлюза. Было ясно: она упала в воду с большого шлюза. Не знаю, сколько она провела под водой. Лучше, если бы я не забрел на территорию завода, никто бы никогда ее так и не нашел.
Слезы, поднимавшиеся из самых глубин моего существа, вот-вот должны были помешать мне ответить. Я только и успел вымолвить:
— Но, Морис, почему вам так хочется заставить меня поверить в то, что моя невеста умерла? Если бы Арабелла была призраком, разве бы я заметил, что вода обтекает ступни ее ног?
Глава 42
НАЙДЕННОЕ СОКРОВИЩЕ
Смерть Арабеллы побудила меня принять решение никогда больше не заходить далеко в парк. Я сердился на да Винчи за то, что некоторыми своими изобретениями он напоминал мне о моем горе. В его этюдах по гидравлике, проектах поворота вспять реки Арно и рисунках, изображающих различные каналы, я отныне помимо гениального созидающего начала усматривал еще и разрушительную силу. Разумеется, я восторгался, читая его сравнение струящихся потоков воды с витыми локонами. Но один из рисунков все одно наводил на меня ужас: вода, падая с подъемного затвора, образует водоворот, в котором переплетаются волосы, цветы и папоротник. Я узрел в нем двойной смысл: чрезвычайная красота и неповторимое изящество воды, скрывающей присущую ей разрушительную силу, подобную силе урагана. Злило меня и его длинное описание потопа, ожидающего человеческий род в конце света: «И море, таящее в себе бури, соперничающие с вепрями, перечащими друг другу, поднимает величественную волну и обрушивает ее с высоты вниз, перебивая дыхание ветру, дующему в основание волны, море завладевает ветром, треплет его и разбивает вместе с водой на мелкие пенистые осколки». Ну как он мог так резко перейти от описания фруктов, деревенских пейзажей и лугов с разноцветьем трав к ужасающим потрясениям, в которых не устоять, и горам, в которых вырванные с корнем стволы деревьев вперемешку с обломками скал, землей, водой несутся по земле, сметая все на своем пути? У меня кровь стыла в жилах от разгула стихий, изображенного им. При виде этих рисунков из глубины моей души теперь всегда поднимался образ, изгнать который мне было не под силу: голубые губы, закатившиеся глаза, хрупкое тело, застрявшее в створках шлюзовых ворот… моя инфанта.
Некоторое время спустя Морис сам подошел ко мне:
— Малыш, понял ли ты, что произошло на самом деле?
— Я ничего не понял и все еще задаюсь вопросами.
— Ты утверждаешь, что видел Арабеллу. Допустим. Говорила ли она тебе что-нибудь о тайнах этого дома, о том, что находится под замком?
Я озадаченно взирал на него. Отчего он об этом спрашивает? Разве что предполагает, что Арабелле были известны какие-то секреты, которыми не владеет он? Или же считает, что она обладала даром пророчества?
Должен ли я перестать доверять ему, ведь, в сущности, мне неизвестны его намерения? Или же рассказать ему о нашем разговоре с Арабеллой и о том, что она обучила меня обращаться с механизмом, позволяющим пробраться в подземелье, в которое иначе не попадешь?
Ломая себе голову, я в глубине души понимал: Морис желает мне добра, он умница, его нужно слушать. Словно догадавшись о том, что делается у меня в душе, он сказал:
