У меня мороз пробежал по коже от признаний той, которой не было нужды называть себя. Луиза Савойская, мать Франциска I, гостила в Кло-Люсе да, видно, так здесь и осталась. Я испуганно замер, притаившись в камине. И тут раздался веселый и звучный смех, отдававшийся эхом от стен очага, похожий на Пасхальный карильон, вдруг начинающий звучать после тихого поста. Я воображал себе, какова она, эта безжалостная женщина, которую внезапно обуяла радость, отчего она стала еще более обольстительной. Любопытство разбирало меня. Почему же Госпожа Савойская, герцогиня Ангулемская вдруг позабыла о постигшем ее разочаровании? Какие-то иные радости, о которых мне не дано было знать, явно влекли ее. Смех звучал что фанфары и означал конец mea cupla
[104], конец признанию своих ошибок, конец раскаянию. И тут вдруг меня осенило, отчего так громогласен ее смех: она сама призналась в этом во время покаяния: радость — секрет храбрецов.
Глава 40
ИГРА В ЗАГАДКИ
Никто никогда не удивлялся нелепостям, сопровождающим порой власть. В незапамятные времена протяженность земельного надела измерялась количеством голубей, собранных в одной голубятне. Именно в голубятне в глубине нашего парка назначила мне Мадмуазель Вот свидание, предупредив, что ожидается еще кое-кто.
— Хочешь играть с нами? — поинтересовалась она для начала.
Интересно, что остается, когда годы берут свое, из друзей иных уж нет, а те далече, а притяжение полов утрачивает силу? Мне предстояло разобраться в этом вопросе. Чтобы вынудить мою старшую подругу проговориться, кто будет третьим, я поинтересовался, во что будем играть.
— В Винчи, — ответила она. — Мы с Морисом частенько по четвергам играем в эту игру во второй половине дня. Ты должен пообещать, что все это останется между нами, а пуще всего хранить в секрете место сбора.
Как я ни прикидывал, что за род развлечений ожидает меня, все одно понять не мог.
— Уж наверное, у такого гения, изобретателя, инженера, постановщика празднеств в запасе не одно развлечение, — сочла своим долгом пояснить Мадмуазель Вот.
Чтобы войти через низкую дверь в сложенную из кирпича голубятню, нужно было нагнуться, внутри же хватало места, чтобы выпрямиться во весь рост. В полутьме я узнал дожидавшегося нас Мориса. Поскольку я всегда его видел только в хлопотах по хозяйству либо в саду, мне и в голову не приходило, что он способен употребить свое свободное время на что-то иное.
— Садись на этот камень, — обратилась ко мне Мадмуазель Вот, — и попытайся понять правила игры. Морис будет произносить похожие на притчи фразы Леонардо, а мы должны в нескольких словах передать их смысл. Заодно научишься быть лаконичным. Да будет тебе известно: краткость — сестра таланта.
Дело близилось к вечеру, Морис зажег огромную свечу, установленную в центре гигантского железного канделябра, но разобрать выражение его лица все равно было трудно. А вот голос его меня поразил: обычно он задыхался, поскольку его мучила астма, а тут вдруг все как рукой сняло, и ни тоном, ни тембром он не напоминал прежнего голоса Мориса.
— Люди выйдут из могил превращенными в домашних птиц, станут нападать на других людей и отбирать у них пищу, похищая ее со столов и даже из рук, — произнес он.
За этим необычным заявлением последовало молчание. Затем голос старой девы изрек:
— Мухи.
И снова заговорил Морис:
— Увидим, как деревья теряют листву, а реки останавливаются.
— Зима, — подумав, бросила Мадмуазель Вот.
Игра пошла живее. Паузы между вопросом и ответом сократились. Голос Мориса был по-прежнему неузнаваем, но ум Леонардо сквозил в его словах, загадочно посверкивая.
— Много будет таких, что заживо снимут кожу со своей матери и вывернут ее наизнанку.
На этот раз Мадмуазель Вот обернулась ко мне:
— Теперь твоя очередь, ты, наверняка, догадался.
Я совершенно потерялся, как это бывает в школе, когда стоишь у доски. «Снять кожу с матери и вывернуть ее…» и вдруг меня осенило.
— Крестьяне, — ответил я.
Прекрасный голос, исходящий оттуда, где сидел Морис, такой мелодичный, полнозвучный, сильный и нежный в одно и то же время, проговорил:
— Неплохо. Но я бы скорее сказал: работники на земле.
Оказавшись в волшебном круге игры, я пришел в крайнее возбуждение, мой ум заработал с удвоенной силой.
— А какая следующая загадка? — с нетерпением спросил я.
Морис сидел, наклонившись вперед, переплетя пальцы рук, прикрыв веки, глядя только на свои сабо. Но голос его был нездешним и принадлежал не ему.
— Люди сильно побьют того, кому обязаны жизнью.
Мадмуазель Вот снова оказалась на высоте и, чеканя слова, с замечательным спокойствием произнесла:
— Будут молотить пшеницу.
И тут меня осенило: Морис подобрал те из притч Леонардо, которые были по нраву ему самому, то есть по большей части имеющие отношение к крестьянскому труду, значит, и ответы нужно искать в той же области.
— Мы увидим землю вверх тормашками, она вернется к противоположному полушарию, и обнаружатся логова диких животных.
Не без некоторого удивления услышал я свой собственный ответ:
— Возделанная земля.
— Леса породят детей, которые станут причиной их смерти.
Это было мне не под силу. «Что за дети такие?»
— Ручка топора лесоруба, — с завидным спокойствием изрекла старая дева.
— Кожи животных вызовут крики и ругательства, — продолжал чудесный голос.
Это был голос мудреца, кого-то очень большого, великолепно сложенного, статного, с длинными волосами, а вовсе не Мориса.
— Мячи.
На этот раз я даже не понял, кто из нас троих ответил. Может, к нам пробрался кто-то четвертый? Не садовник ли это, враг Мориса, с именем, как у рыбы?
— Мы увидим, как Фортуна заставляет быстро двигаться кости мертвых.
— Игральные кости! — победно вскричала моя престарелая подруга.
— Будьте внимательны, следующая фраза, на мой взгляд, самая трудная, — предупредил Морис.
Когда он произнес ее, у меня не осталось сомнений: голос шел свыше.
— Разногласие станет причиной крепкого союза.
Трое — или четверо? — присутствующих замерли в ожидании. То была самая трудная загадка всех времен. Имелось столько возможных ее толкований. Мне пришел в голову развод, путешествия, время, разделяющее смертных и в конце концов их объединяющее, но я был новичок и, как в игре со стре́лками, меня опередила Мадмуазель Вот.
— Тростниковый гребень.
