Ей было невдомек, до чего верно ее замечание. Кларе был как громом поражен, ведь одна из разгадок улыбки Джоконды в том, как напряжены ее лицевые мускулы: такое может быть только в результате кончины, что дано знать лишь знатоку человеческой анатомии, не побоявшемуся разбивать черепа и разрезать тела. Что да Винчи, что Шекспир — одна и та же сказка без морали: улыбка утопленницы.
Глава 30
ЗАГОВОРИВШИЙ КАМИН
По ночам, когда все расходились по своим комнатам, я спускался в караульную, страх перед которой у меня как рукой сняло. Там был камин такой высоты и ширины, что в эпоху Возрождения, согласно поверью, два пажа помещались в нем, стоя по обе стороны от огня. В этом камине я любил уединиться, причем вставал непременно с правой стороны, поскольку был левшой. В ту ночь я различил еле слышный разговор. Голоса доносились из каминной трубы.
— Не постигаю, мэтр, какой нужно обладать смелостью, чтобы, не убоявшись запретов Церкви на расчленение трупов, заниматься этим под страхом отлучения, — проговорил один.
— Продвижение по пути цивилизации можно измерить длиной узды. Именно тогда, когда она вот-вот лопнет под давлением нового, охранники прошлого, испугавшись потери власти, укорачивают ее, — отвечал ему другой. — Но ведь ты, Франсуа, знаешь это лучше другого, тебе и самому не занимать храбрости, ты ведь тоже следуешь принципу: «Старые законы молодой крови не указ».
— Да, мэтр, я даже записал, о чем мечтаю: монастырь без запоров, без часов, без разделения на мужчин и женщин, в виде королевской постройки, подобной Роморантену, с девятьюстами триста тридцатью двумя кельями и одним только правилом: «Делай что хочешь». Однако, мэтр, не было ли вскрытие трупов слишком трудным занятием?
— Ты прав, невыносимый скрежет пилы, режущей кости, долгие вечера, проведенные с мертвецами, подступающая к горлу тошнота, ибо нельзя было мешкать, так быстро шло разложение, — все это было более чем трудно. Но вид разрезанных на части и без кожи человеческих тел не страшит меня, как прочих людей. За всю свою жизнь, могу тебе признаться, я вскрыл тридцать трупов: в Риме это были трупы приговоренных к смерти, в Милане и Флоренции трупы людей, скончавшихся в больницах.
Наступила тишина. Я поднял глаза, вглядываясь в прокопченный мрачный дымоход. Кто этот Франсуа, разговаривающий с Леонардо? Понять этого я не мог. Он наверняка был моложе Леонардо, поскольку, обращаясь к нему, называл его мэтр.
— Это оборотная сторона нашей профессии, — продолжил Леонардо да Винчи. — Не всякому под силу этим заниматься: кого-то будет выворачивать наизнанку, кого-то остановит страх провести ночь в компании с расчлененными трупами, отвратительными на вид.
— Когда я учился в Лионе, я даже не знал о вашем существовании. Уже тогда я был отлучен от церкви, хотя и аттестован врачом и хирургом, и имел право носить шляпу с четырьмя углами. С тех пор кем я только не был: монахом, переводчиком, писателем. Как и вы, мэтр, я ищу древо знаний, спрятанное в лесу. В Монпелье, где я познакомился с Нострадамусом, я понял, что́ мы получили от арабов благодаря толедским переводчикам. Мэтр, когда вы познакомитесь с моими книгами, вы узнаете — Рабле никогда не рифмуется с раболепством. Я пожелал познакомиться с вами, зная о вашем знании анатомии. От вашего ученика и моего друга Франческо да Мельци мне известно, что вы первый правильно нарисовали позвоночный столб, наклон крестца, обеспечивающего распределение нагрузки на внутренние органы. Я бы хотел, чтобы вы объяснили мне, почему изгиб играет такую важную роль в дыхании.
— Ты преувеличиваешь мои заслуги, Франсуа. Но теперь ты здесь, в Амбуазе, и у нас будет время поговорить обо всем. Я покажу тебе свои рисунки и, даже поведаю, как мне удалось определить форму лобной кости черепа. Расскажу, почему для меня физическая природа человека нагляднее, когда она представлена в виде картинок, а вот двигательную функцию мускулов я воспроизвел с помощью переплетенных веревок, дабы понять, как происходит движение.
— Кстати, мэтр, из Рима дошел слух, будто один из папских эскулапов впервые опробовал на Святом Отце переливание крови. Вы бывали в Ватикане, что вам об этом известно?
В этом месте их разговора мне подумалось, что Тосканец наверняка слегка прищурил глаза. Откроется ли он на сей раз или предпочтет хранить тайну?
— Не хочу вспоминать ни Рим, ни то, что я там оставил. В этом городе прошли самые несчастные годы моей жизни, папа относился ко мне равнодушно, а оценивая мою работу, произнес слова, которые я не могу ему простить. К тому же мне придали ассистента, наказав ему следить за мной. И если я наконец обрел здесь, во французском королевстве, покой, защиту и дружбу государя, то не затем, мой друг, чтобы хоть на мгновение оборачиваться назад, на то мрачное время, когда между мной и Микеланджело шло ожесточенное соперничество, а Рафаэль, мой друг, был далеко. — Леонардо долго молчал, после чего завершил беседу с Франсуа Рабле следующими словами: — Приходи снова, когда захочешь. Только не по ночам и заранее предупреждай Франческо да Мельци.
Вот и весь разговор, который я услышал, сидя в камине. Вроде бы ничего особенного, но меня будто столбняк поразил. Это превосходило все мыслимые ожидания. Мне и в голову не могло прийти, что камин в караулке Кло-Люсе позволяет слышать разговоры, которые ведутся в королевских покоях. Это акустическое изобретение принадлежало Тосканцу и было направлено на то, чтобы быть в курсе замышляемого тайными недругами. «Никто никогда мне все равно не поверит, — подумал я, — и потому лучше держать открытие в тайне». Я всегда чувствовал, а ныне удостоверился: время не способно разделить людей, живущих в разные эпохи.
Глава 31
ПУРПУРНЫЙ ПЛАЩ И ЗЕЛЕНЫЙ КОЛПАК
Я долго стучался к Мадмуазель Вот, и когда она наконец открыла дверь, то встретила меня всепроникающим взглядом встревоженной птицы, и только потом на ее устах появилась улыбка. Так улыбалась только она: ее и без того круглые брови еще больше выгибались, а рот принимал форму сердечка бледно-лилового цвета. Невольно на ум приходило сравнение ее улыбки с чудесами средневековой архитектуры. В этот раз она поступила так, как поступала очень редко — посторонилась, чтобы пропустить меня. Ее покои, состоящие из двух комнат, были для меня что живой музей, и всякий раз, как она допускала меня в него, я без устали разглядывал. Собирательство было ее страстью, и хотя предметы, которыми она владела, не сочетались друг с другом ни по стилю, ни по времени создания, в этом невообразимом хаотическом нагромождении чувствовались и своя логика, и внутренний смысл, и даже ненавязчивая назидательность, что относилось прежде всего к так называемому стилю трубадуров.
Каким образом Мадмуазель Вот стала обладательницей всех этих чудесных предметов? Были среди них и посох епископа Фокса, датируемый началом XVI века, и дорожная фляга из вермеля, по меньшей мере эпохи Возрождения, и алебастровая шахматная фигурка в виде Святого Георгия, и предмет моих мечтаний — я предвидел, что мне не суждено заполучить его, — миниатюрный собор из позолоченной бронзы с несколькими десятками статуй под церковным крылом, и представляющие огромную ценность книги — так называемые трюмы из Александрийской библиотеки.
