Шотландец как ни в чем ни бывало продолжал развивать тему чувственности:
— Сексуальность — дело непростое. Твой Леонардо писал о любовном акте: «Мужчина, совершающий коитус сдержанно и с презрением, получит детей неприятных и недостойных того, чтобы довериться им, другое дело, ежели коитус свершается с большой любовью и желанием с обеих сторон, тогда ребенок будет умный и жизнеспособный».
Далее он поведал мне, как обстояло дело с самим Леонардо: его родителями были влиятельный нотариус и крестьянка Катерина, которую тот очень любил, хотя она так и не стала его женой.
«Что-то слишком много всего свалилось на меня за один день», — подумалось мне, и я с подозрением уставился на здоровенного детину, своего спутника.
Еще он добавил, что Леонардо мало знал свою мать и воспитывался среди мужчин: отца, дяди и дедушки. Поскольку я ничего не отвечал, озадаченный всеми этими неожиданно обрушившимися на меня сведениями, он резко, почти грубо спросил:
— Ну, что ты думаешь обо всем этом, о том предпочтении, которое было у Леонардо?
Я лихорадочно искал, чем отразить удар, и вдруг из меня сама собой, будто мне на подмогу, выскочила фраза да Винчи: «Интеллектуальная страсть гонит прочь чувственность»
Шотландец с удивлением разглядывал меня. Лоб у него покраснел, но вот он успокоился и опять стал розовым, как английская коробка с леденцами. Долго не сводил он с меня глаз, а потом заявил:
— Неплохо. Держишь удар. А теперь я тебе сделаю самый прекрасный подарок в твоей жизни, для этого надобно вернуться в комнату Леонардо.
Странно, но его поведение моментально переменилось, и с этого мгновения я мог уже ему доверять. Видно, он меня испытывал. Поднимаясь по парадной лестнице, я размышлял о том, что он догадался: я что-то ищу, веду какое-то расследование. Стоило тяжелой резной двери закрыться за нами, как он плюхнулся на банкетку с саламандрой и сказал:
— Присядь и ты. Я скоро уеду в Америку, но я понял, что тебе надобно и что ты ищешь, и думаю, ты найдешь это. Ты недалек от искомой истины, горишь желанием заполучить ее, но, если тебе не удастся сделать этого в одиночку, она перестанет быть ценной для тебя. Вот тебе мой главный завет: то, что на виду, близко — порой невидимо. Не упускай случай узнать что-то новое и помни: ты живешь среди сундуков с секретами, и они одни, стоит подобрать к ним ключ, могут раскрыть истину и освободить тебя.
Глава 24
ВСЯКИЙ ОБРАЗ — НЕКАЯ БРОДЯЧАЯ ФОРМА
Американский дядюшка простился с нами и на семнадцать дней уехал в Америку. Он посигналил нам из своего лилового «шевроле», прежде чем скрыться за воротами Кло-Люсе. Джентльмен-фермер — ангельское лицо, светло-голубые глаза, вьющиеся седые волосы, врожденное чувство собственного достоинства, вид пианиста — каждое утро, натянув перчатки, подрезал в своем саду розы, был человеком действия, эстетом и неутомимым странником. Мне было трудно представить, что происходило с ним после того, как он покидал нас и со своими кожаными чемоданами поднимался навстречу очаровательным бортпроводницам по трапу самолета, которому предстояло перенести его через Атлантический океан. Ничего не принимающий близко к сердцу, легкий на подъем, Водолей, он вел светский образ жизни, его паспорт был испещрен штампами и визами и казался его единственным адресом. Одна мысль Леонардо пришла мне на память в связи с ним: «Всякий образ — некая движущаяся форма».
Однако как ни улетал, ни уезжал дядюшка, он все равно оставался с нами. Его отточенная речь, его образованность, его друзья, съезжавшиеся к нему со всего света, его оригинальные опыты, его неожиданные встречи — все в нем выдавало незаурядную личность, сумевшую обуздать себя. Дядюшка объяснил мне, что и в наше время можно вести себя подобно людям эпохи Возрождения. Франциск провел юность в Амбуазе, где строился замок и куда Карл VIII созвал зодчих и строителей, «чтобы они трудились, подражая итальянцам», но Возрождение было еще и эпохой завоевания далеких горизонтов, напомнил мне дядюшка.
— 17 апреля 1524 года страна, где предстояло вознестись Нью-Йорку, была окрещена Землей Ангулема. В честь нежно любимой сестры Франциска самая прекрасная из бухт получила название Святая Маргарита. Благодаря флорентийскому мореплавателю, Джованни да Веррацане
[72], на карте появились французские названия — мыс Алансон, мыс Боннивер, река Вандом, побережье Лотарингия.
Когда я узнал от доверенного лица своего дядюшки, что оригинальные карты Веррацане утеряны, я заподозрил брата моей матушки в том, что он совершает все эти бесчисленные путешествия с тайной целью разыскать их. Подобно тому, как я сам вел в Кло-Люсе тайное расследование, задавшись целью отыскать утраченный кодекс Леонардо и одно из его полотен, мой дядюшка бороздил пространство в поисках документальных свидетельств, подтверждающих наличие пяти десятков французских названий, в числе которых числились Онфлёр и Дьепп, до сих пор украшающие карту американского континента. Заслуги Веррацане, одного из первопроходцев, были официально подтверждены в 1959 году небезызвестным губернатором Нельсоном Рокфеллером, решившим назвать огромный мост именем Веррацано. Однако не стоило строить иллюзий. Неоспоримым являлся факт, что новый континент был назван Америкой в 1507 году благодаря толкованию письма Веспуччи, подлинного открывателя Mondus Novus. И все равно для меня Новый мир был детищем Старой Европы, Европы университетов Падуи, Гейдельберга, Фрайбурга, Базеля и Страсбурга. Дядюшка, владевший множеством курьезных вещиц, показал мне карту мира в форме сердца, на которой Французская земля простиралась между землей Трески, или Новой Землей, и Флоридой.
Я был увлечен идеей того, что в двадцатых годах XVI века Франциск I поддерживал исследовательские экспедиции и в 1522 году повелел отправить четыре корабля Веррацане, «флорентийца, появившегося в Нормандии в начале XVI века», — уточнял дядюшка. Все эти люди вовсе не занимались поисками Северной Америки, главной их целью было найти путь из Индий и проход к Катаю
[73]. Поставить перед собой подобную цель представлялось мне чем-то не поддающимся осмыслению. Какие разговоры вели между собой Веррацане и Магеллан, когда встречались в Лиссабоне? Вот это была загадка! Мадмуазель Вот утверждала, будто Вильгенон, инициатор создания антарктической Франции в бухте Рио, был проездом в Амбуазе. Покидая Турень и отправляясь в Нью-Йорк, откуда его путь лежал в заснеженную Канаду, дядюшка как бы поддерживал сложившуюся традицию. Его профессией ведь было распространение французской литературы по миру, вот он и развозил богословские труды, катехизисы и иллюстрированные альбомы. Из своих долгих странствий по далеким городам он всегда возвращался еще более элегантно одетым, еще более обеспеченным, не зависящим ни от кого и ни от чего. Таков был мой американский дядюшка — вечный юноша в облике путешественника: галстук Итонского клуба, костюм в стиле Пренс де Галь
[74] безукоризненного английского покроя. Он был скрытен и не сказал нам о том, что в одно из своих посещений Нью-Йорка побывал в музее Метрополитен, где видел портрет Маргариты Бурбонской, и что с помощью друга отыскал у одного реставратора с Манхэттена полотно, подписанное Леонардо, подлинность которого была установлена в 1961 году Эрнестом Куком, специалистом по творчеству да Винчи. Это портрет Америго Веспуччи, чью семью Леонардо хорошо знал. Итальянский мореплаватель, обосновавшись в Испании, работал на одну итальянскую коммерческую фирму Севильи, участвовавшую в снаряжении двух экспедиций Христофора Колумба.
