А впереди нас ждет то, к чему я совершенно не готова.
Поэтому я кидаю на пол свой рюкзак и звоню маме.
Глава тридцать девятая
— Ты здорова? — спрашивает мама, бросаясь ко мне. Она
подбегает к креслу, где я сижу, сжавшись в комок под одеялом, пытаясь
отгородиться от внешнего мира, и машинально дотрагивается до моего лба тыльной
стороной ладони.
— У меня нет температуры, — шиплю я, сбрасывая ее руку. — Я
абсолютно здорова, просто мне нужна твоя помощь.
Мама делает шаг назад, теперь она возвышается надо мной, в
своем деловом костюме и на каблуках, воинственно уперев руки в бока.
— Ты прогуляла школу, оставила мне пять голосовых сообщений
и три эсэмэски, вытащила меня с показа, и все это потому, что тебе нужна
помощь? Неужели это не могло подождать до вечера?
Теперь она раздражена, но я-то знаю, что очень скоро ей
предстоит испытать совершенно другие чувства.
— Нам нужно идти в полицию, — спокойно говорю я, только
голос у меня звучит немного глухо из-за шерстяного одеяла, подтянутого к самому
рту. Я отбрасываю его прочь и сажусь.
— Ради всего святого, зачем нам...
— Я знаю, кто это сделал. Знаю, кто похитил Джонаса. Я их
вспомнила.
Неудивительно, что мамино лицо искажается от ужаса и
изумления.
— Их?
— Да, их. Мужчину и женщину. Я их и сейчас вижу. Я могу
помочь полиции разыскать их.
— Успокойся, милая, — говорит мама, опускаясь на диван
справа от меня. — Расскажи мне, что случилось.
— Я точно не знаю, — начинаю я. — Мы с Люком поехали в
магазин, чтобы купить еды на обед, я сидела в машине, а какая-то женщина
заглянула в окно минивэна, и ее лицо вдруг превратилось в другое лицо, из
воспоминания. Я вспомнила женщину, которую видела в тот день.
— Расскажи мне все, что помнишь, — шепчет мама, подавшись
вперед и прижимая ладони ко рту.
— Это была женщина, она заглянула в окно с моей стороны. Она
показалась мне очень милой. Она улыбнулась и помахала рукой, как будто знала
меня. Папа только что отошел за тележкой, и я знала, что он сейчас вернется. Я
чувствовала себя в полной безопасности. Женщина жестом попросила меня
открыть... — Голос у меня обрывается, и слезы градом льются из глаз.
Это я во всем виновата.
— Все нормально, детка, — шепчет мама, глядя меня по
волосам. — Ты не сделала ничего плохого;
— Нет, сделала! — рыдаю я. — Я разблокировала двери! Не
успела я это сделать, как какой-то мужчина, которого я не заметила раньше,
распахнул дверь с другой стороны и схватил Джонаса. Я закричала, но они уже
убежали, сели в свой минивэн и отъехали.
Воспоминание всей тяжестью падает мне на плечи, и этот
многотонный вес заставляет меня снова сжаться в комок. Я натягиваю на лицо
одеяло и плачу до тех пор, пока у меня не кончаются слезы.
— Ш-шш, — снова и снова приговаривает мама. Я не знаю, сможет
ли она любить меня теперь, узнав, что это я погубила Джонаса.
А потом я вдруг вспоминаю все остальное.
Я погубила не только Джонаса.
Но и Люка.
И тогда, так тихо, что маме приходится наклоняться, чтобы
расслышать, я рассказываю ей о том, что случится в будущем из-за того, что я
сегодня вспомнила лица похитителей.
О том, как из-за меня погибнет Люк.
Я говорю маме, что это случится примерно через пять или
шесть лет, судя по моему отражению в зеркале заднего вида в незнакомом
автомобиле, на улице незнакомого мне города. Люк будет со мной.
Я сжимаю в руке мятый клочок бумаги с нацарапанным на нем
адресом. Мы ждем, когда кто-то появится. Нам обоим любопытно. Мы хотим
убедиться, а потом сообщить в полицию.
Мужчина выходит из богатого дома, сложенного из красновато-коричневого
песчаника. Мы следуем за ним.
На мужчине хороший костюм, поддельные модельные туфли и
яркая куртка, он нисколько не похож на убийцу детей, но я знаю правду.
Мужчина сворачивает с булыжной мостовой в переулок, потом
ныряет на узкую улочку. Мы беспечно идем за ним и приходим в себя только тогда,
когда шумный город, только что казавшийся таким безопасным, вдруг исчезает. Мы
поворачиваем назад, но уже поздно.
Мужчина нас заметил.
Он знает, что мы здесь.
— Че надо? — орет он. Кажется, он пьян или под кайфом. Во
всяком случае, он нетвердо стоит на ногах.
В первые секунды мы молчим. А потом я веду себя как
последняя идиотка из фильма ужасов: слова сами собой вылетают у меня изо рта,
вопреки паническому желанию загнать их обратно.
— Ты украл моего брата! — с напускной уверенностью кричу я.
— Лондон! — хрипло шепчет Люк, сжимая мою руку. Люк умнее
меня, он сразу понимает, что я натворила.
— Значит, вот ты как думаешь, да? — переспрашивает мужчина,
делая шаг в нашу сторону, отчего меня пронзает ужас.
Где же люди?
Теперь я каждой клеточкой своего существа знаю, что мы в
смертельной опасности. Мы все сделали неправильно.
Кажется, именно это называется идиотской беспечностью.
Мужчина жует зубочистку, лениво гоняя ее из одного угла рта
в другой, словно ему плевать на все на свете.
Люк инстинктивно делает шаг вперед, пытаясь заслонить меня.
Теперь нас отделяет от мужчины не больше пяти шагов.
— Идем отсюда, — тихо говорю я Люку, пытаясь справиться с
ужасом. Потом делаю шаг назад и тяну его за руку.
Тогда мужчина, не говоря ни слова, лезет себе за пазуху,
шарит под пиджаком, и я вижу, как тяжелеет его рука.
У него в руке пистолет.
Я дрожу всем телом, рассказывая маме об этом, а она
сдвигается на самый край дивана, чтобы взять меня за руки.
Мой мобильный жужжит, извещая о получении текстового
сообщения, и мне не нужно даже смотреть на экран, чтобы догадаться, что это от
Люка. Но сейчас мне не до него.
— Все нормально, продолжай, — говорит мама.
И я рассказываю ей, как мужчина наставляет на нас свой
пистолет и рука у него совсем не дрожит. Разумеется, похититель детей может
быть вооружен. Что в этом удивительного? Как же мы могли быть такими идиотами?
— Теперь я не могу вас отпустить, верно, ребятки? —
спрашивает мужчина, и глаза у него становятся узкими и темными. Злыми.
Он делает еще один шаг, и, наверное, Люк раньше меня
понимает, что сейчас произойдет, потому что он делает нечто героическое. Или
глупое.
Он выпускает мою руку, толкает меня в сторону выхода из
переулка и громко кричит:
