Кажется, я впервые слышу не только саму песню, но и название
группы.
Мама на ходу протягивает руку и приглаживает сзади мои
растрепанные волосы, и этот простой жест ненадолго успокаивает меня.
— Ты сегодня чудесно выглядишь, милая, — говорит она тем
самым голосом, который заставит меня обливаться слезами всякий раз, когда я
буду слышать его в трубке, учась в колледже.
Я опускаю глаза на свой красно-белый полосатый свитер и
серые джинсы и мысленно соглашаюсь с мамой. Мне нравится моя одежда. Верх и низ
сидят практически идеально, подчеркивая все мои изгибы и округлости, но при
этом не обтягивая слишком тесно, а ботинки на каблуках добавляют несколько
повышающих самооценку пунктов к моим пяти футам четырем дюймам роста.
Я начинаю притопывать черным кожаным мыском в такт другой
знакомой песне, но вскоре снова напрягаюсь, потому что какой-то полуприцеп
подрезает нас справа, причем так резво, что камни летят из-под колес.
Мама цокает языком на водителя, а после того как тот
проносится вперед, показывая поворотником, что хочет съехать с магистрали, она
снова осторожно занимает правую полосу. Я тихонько выдыхаю, радуясь, что этот
эпизод не произошел на трассе.
— Если это надолго, мне, наверное, придется выйти и сделать
несколько звонков, — говорит мама, когда мы пристраиваемся в хвост медленно
продвигающейся очереди на съезд.
— Без проблем, мам.
Какое-то время я сижу молча, пытаясь наслаждаться музыкой и
созерцанием мира, проносящегося мимо нас по дороге к больнице, где практикует
доктор Зомбойа. Мы проезжаем маленький пустующий аэропорт, трехъярусный
небоскреб и пункт проката фильмов, в котором, судя по окошку выдачи, когда-то
находилось заведение быстрого питания.
Маленький городок, весь как на ладони.
Дождавшись зеленой стрелки, мама поворачивает налево, на
Гудзон авеню, — и почти сразу же резко останавливается. Я вытягиваю шею, чтобы
разглядеть впереди то, о чем я уже знаю. Вереница машин пятится задним ходом,
пытаясь уйти из пробки. Несколько не привыкших к здешнему движению водителей в
отчаянии сигналят.
Я хочу, чтобы они прекратили.
Полицейская машина с включенной сиреной с воем проезжает
мимо моего окна. Я посылаю поток позитивных мыслей человеку или людям, попавшим
в аварию в конце дороги.
Мама громко вздыхает.
— Мы опоздаем, — шепчет она себе под нос.
— Наверное, — соглашаюсь я, но на самом деле мне все равно.
В конце концов, мы едем не куда-нибудь, а к врачу.
Пока мама нетерпеливо барабанит пальцами по рулю, как будто
это может подстегнуть полицейских поскорее пропустить нас вперед, я снова
отворачиваюсь к окну.
Только теперь я замечаю кладбище: оно тянется по обеим
сторонам от нас, как будто дорога, на которой мы стоим, не сумев обогнуть
погост стороной, решила прорезать его прямо посередине. Осмотрев надгробия
справа, я поворачиваю голову налево и повторяю осмотр.
— Забавно, — говорю я вслух.
— Что забавно? — спрашивает мама, по-прежнему глядя перед
собой на дорогу.
— Попасть в аварию именно здесь, — отвечаю я. — Прямо возле
кладбища.
Мама бросает на надгробия такой быстрый взгляд, что я бы,
наверное, не заметила его, если бы не смотрела ей прямо в лицо. Она
подозрительно косится на меня, а затем молниеносно отводит глаза на дорогу.
— Ты драматизируешь, Лондон. Не стоит нагонять на себя
тоску.
— Но посуди сама — такая огромная пробка, три — нет, даже
четыре! — полицейские машины плюс скорая помощь. Все говорит о том, что
водитель, скорее всего...
— Лондон! — с неожиданной резкостью перебивает меня мама. —
Проявляй элементарное уважение!
Я пристыжена и в то же время возмущена. Я не проявляла
неуважение, я всего лишь констатировала очевидный факт, и откуда маме знать,
что я об этом думаю? Почему она так уверена, что я не молюсь за тех, кто попал
в аварию?
Наша машина начинает медленно ползти вперед, и я
отворачиваюсь в сторону настолько, насколько позволяет ремень безопасности.
Притворяюсь, будто загляделась на могилы, мимо которых мы тащимся. Надгробия
стоят плотным строем, ряд за рядом, ровные шеренги убегают от меня вдаль и у
горизонта слегка заворачивают налево, вероятно, из-за изменения рельефа
местности.
Я чувствую, как машина набирает скорость, и понимаю, что мы
подъезжаем к месту аварии. Вот мама сдавленно охает, но я все равно не
оборачиваюсь. Наконец машина снова разгоняется, и я уже собираюсь перевести
глаза на дорогу, как вдруг замечаю что-то на кладбище.
Два человека — высокий и невысокий — стоят перед могилой.
Умом я понимаю, что они пришли навестить могилу кого-то близкого.
Ничего страшного.
Но я отчего-то пугаюсь.
Возможно, меня просто поразил вид людей на пустынном
кладбище, да еще сразу после того, как мы проехали аварию. Может быть, все дело
в атмосфере или в мысли о тысячах мертвых тел, разлагающихся в каких-нибудь
двадцати футах от меня.
Как бы там ни было, но при взгляде на этих двух скорбящих
меня вдруг словно током ударяет и судорогой сводит плечи. Я выпрямляюсь на
пассажирском сиденье. Отворачиваюсь, снова смотрю и снова отворачиваюсь. Потом
вздрагиваю, да так, что даже мама замечает.
— В чем дело? — спрашивает она своим обычным голосом. Теперь
мы едем на полной скорости, и мамино лицо на фоне кладбища отражается в зеркале
заднего вида. В моем боковом зеркале надгробия стремительно уменьшаются в
размерах. Затем мы поворачиваем, и они исчезают.
— Ни в чем, — отвечаю я, не глядя на нее.
Мама молчит, и меня несколько удивляет ее неожиданная
снисходительность к моему лаконичному ответу, но тут я замечаю, что мы въезжаем
на больничную парковку.
При виде этого четырехэтажного кирпичного здания у меня все
обрывается в животе — и сколько я себя помню, так будет при каждом визите сюда.
Это место почему-то наводит на меня ужас.
Несмотря на то что мы уже опоздали, мама еще целых пять
минут объезжает кругами первые два ряда парковки. Наконец из здания выходит какая-то
пожилая пара, и мама с дружелюбной улыбкой машет им рукой, нетерпеливо ожидая,
пока они доберутся до своего седана, усядутся и аккуратно выедут с
привилегированного парковочного места.
Наконец мы припарковываемся, хватаем свои сумки, несемся под
пронзительным ветром к крутящимся дверям и галопом пробегаем по «недавно
обновленному вестибюлю», как называет это помещение моя мама. Пока мы
дожидаемся лифта, по каким-то соображениям не вошедшего в план обновления, я
осматриваюсь по сторонам.
По необъяснимой причине указатель с надписью «РЕАНИМАЦИЯ»
заставляет меня содрогнуться.
