Но я помню пусть не такую же точно, но похожую ситуацию в
будущем, когда кажущийся вполне надежным служебный роман вдруг закончится
крахом, поэтому в глубине души твердо знаю — порой очень полезно пожить с
чувством вины, потомиться наедине с тем, что ты натворил. Иногда с примирением
стоит подождать.
А иногда, после такого томления и кипения, любовная горячка
проходит, словно и не бывало.
Я не знаю, как сложится у нас в будущем, зато знаю, что пока
не могу закрыть глаза на ложь Люка. А значит, сегодня прошения не будет.
— Люк, ты ничего можешь сделать, — твердо говорю я. — Я
сказала, что мне нужно время, чтобы все обдумать, и если ты действительно меня
любишь, то отнесешься к этому с уважением.
Я морщусь, говоря все это, и мне кажется, что Люк делает то
же самое, слушая. Он молчит несколько секунд.
— Хорошо, Лондон, — говорит он наконец с такой грустью, от
которой у меня слегка разбивается сердце. — Я оставлю тебя в покое.
Мне отчаянно хочется крикнуть: «Нет, не надо!» — но я
говорю:
— Спасибо, Люк. — И отключаю телефон прежде, чем успеваю
дать ему обещание, которое, возможно, не смогу сдержать.
Я сижу возле кровати, перед пустой шляпной коробкой, среди
разбросанных по полу хроник нашего романа, и заливаюсь слезами. Не хочу быть
такой ранимой. Не хочу думать обо всем этом. Не хочу, чтобы мне хотелось его
простить.
Но сильнее всего я не хочу, чтобы он лгал мне.
Я высвобождаю ноги из-под бумажных завалов, забираюсь на
кровать, утыкаюсь лицом в подушку и сотрясаюсь в рыданиях. Я не слышу, как
входит мама, она просто вдруг оказывается рядом, гладит меня по волосам,
похлопывает по спине и говорит, что все будет хорошо.
«Нет, не будет!» — думаю я про себя.
Ничего никогда не будет хорошо.
Глава двадцать девятая
Вот что я знаю: сейчас почти семь утра, среда, и я уже
устала от этого дня. Целый час я читаю роман из собственной жизни, ахая, кусая
ногти, улыбаясь и содрогаясь — без конца, то одновременно, то попеременно.
Как все это могло произойти?
Если бы мои записки попались на глаза какому-нибудь
стороннему наблюдателю — представим на секундочку, что случайный прохожий
забрался сегодня утром в мою спальню и решил убить время за чтением, — то кого
он увидел бы на этих страницах? Одинокую девушку, обиженную своим парнем,
переживающую из-за противозаконного романа подруги, живущую с лгуньей-матерью и
без смывшегося отца, умирающую от страха перед грядущим горем, грозящим принять
образ мертвого ребенка.
Спрашиваю еще раз: как все это могло со мной произойти?
И единственный отсвет солнечного лучика в этой безысходной
тьме — осознание того, что я все- таки кое-что изменила. Пусть это было
микроскопическое, но все-таки изменение.
Одним простым решением, принятым несколько месяцев назад, я
спасла Пейдж Томас от жесточайшего разочарования в ее жизни.
Волшебное мерцание мельчайшего кванта света дает мне надежду
на то, что я смогу найти силы изменить что-то и в своей судьбе.
Стараясь не забывать об этом, я нашариваю пушистые тапочки,
которые не помню, как оставила возле кровати, и бегу в ванную, чтобы
приготовиться к тому, что может принести мне очередной школьный день.
Я держу металлическую дверцу таким образом, чтобы наблюдать
за расположенным напротив шкафчиком Джейми Коннор и при этом оставаться
незамеченной. Я смотрю в зеркало на двери и жду. Между прочим, сегодня я
выгляжу так, что сама собой любуюсь, но никто все равно не обращает на меня
внимания.
Поскольку теперь мне видно все, что происходит у меня за
спиной, я знаю, что мальчик с утренних фотографий недавно прошел мимо —
медленно, неуверенно, словно хотел, чтобы его остановили.
Но никто его не остановил.
А он все-таки ждет — и это хорошо.
Наконец я узнаю в толпе пышную светлую прическу и
оборачиваюсь, желая убедиться, что это действительно Джейми. Она сегодня в
слишком узких выцветших джинсах и ярко-розовом топике, который выглядит вполне
невинно со спины, но я-то знаю, насколько глубокий у него вырез спереди.
Я с такой силой шарахаю дверцей, что замок защелкивается сам
собой, и начинаю проталкиваться между двумя рядами учеников, не сводя глаз с
Джейми. Когда я добираюсь до нее, мне приходится несколько раз кашлянуть, чтобы
Джейми заметила мое присутствие.
— Привет, Джей! — весело говорю я.
— Привет, — цедит она, поворачиваясь спиной к своему
шкафчику.
— Как дела?
— А тебе не все равно? — спрашивает она, глядя прямо перед
собой.
— Конечно же, нет, Джейми, ведь ты моя лучшая подруга! — с
нажимом заявляю я. На этот раз она переводит взгляд на меня, но тут же отворачивается
к шкафчику.
— Неужели? — переспрашивает она, захлопывает шкафчик и,
бросив на меня последний взгляд, удаляется на свой первый урок.
Взвесив свои возможности, я решаю отправиться в класс,
вместо того чтобы броситься догонять Джейми и предпринять еще одну попытку
договорить с ней, рискуя заработать штрафные часы после уроков. Честно говоря,
я не уверена, что смогу находиться в одной аудитории с мистером Райсом.
Джейми продолжает демонстрировать мне свою неприязнь, но у
меня все-таки появляется надежда. Где-то в глубине души я чувствую, что смогу
изменить будущее к лучшему. Пускай эти изменения не помогут мне спасти Джейми
прямо сейчас. Но все равно что-то изменится. Мне нужно хотя бы одно маленькое
изменение, которое даст мне силы, необходимые для попытки изменить что-нибудь
большее.
Например, выяснить, что со мной произошло на самом деле.
Узнать своего отца.
Вспомнить Люка.
Помочь Джейми.
Спасти ребенка.
Звонок, оповещающий о начале урока, выводит меня из
оцепенения, и вскоре я уже влетаю в библиотеку и спешу к партам для
самостоятельной работы. Миссис Мэйсон поднимает глаза от своей работы, чтобы
безмолвно сообщить мне, как она огорчена моим опозданием. Я кротко улыбаюсь и
поспешно семеню к единственному пустующему месту — наискосок от этого парня.
Люка Генри.
— Привет, — улыбаясь, здороваюсь я, и его унылое лицо
мгновенно светлеет.
— Привет, — шепчет он в ответ и улыбается, демонстрируя
ямочку на правой щеке. Он вопросительно смотрит на меня, ожидая, что будет
дальше. Но я разочаровываю его, вынимая из сумки учебник испанского.
— Домашка, — сообщаю я, кивая на книгу.
— Хорошо, — отвечает Люк Генри. Он уныло втягивает голову в
плечи и вновь впадает в уныние, в котором я его только что застала.
