Мы едем в молчании. Через несколько минут, возле моего дома,
я говорю Люку «пока» и почти бегом бросаюсь внутрь. Удача сопутствует мне,
потому что мамы нет дома. Я мысленно отпускаю язвительное замечание по поводу
«поздней работы» над новым романом, а потом поднимаюсь в свою комнату и
закрываю за собой дверь.
Только здесь, забравшись в постель прямо в одежде, натянув
одеяло до шеи, я позволяю себе прокрутить в памяти все целиком. Крепко
зажмурившись, борясь со сбивающимся дыханием, я переношусь в будущее, в тот
день, когда я стою на сыром кладбище в окружении моря людей в черном.
Из своих записок и компьютерного файла я знаю, что этот
кладбищенский эпизод уже довольно давно всплыл в моей памяти. С тех пор он
постепенно разрастался в глубине моего сознания, тихо и неустанно напоминая о
том, что когда-то кто-то умрет.
Но до сегодняшнего вечера я не подозревала, кто этот
«кто-то».
Но сегодня сестренка Люка, милая и безмятежная, лежащая на
спине в коробке, вдруг разорвала туман, и я увидела ясно, словно днем:
маленькая яма, разверстая в земле передо мной, только что поглотившая маленький
гробик для маленького тела, лежащего внутри.
«Кто-то» — это ребенок. Ребенок, который умрет в будущем.
У меня перехватывает горло, но я задерживаюсь еще ненадолго,
пропитываясь болью. Чем больше я смотрю на идеально прямоугольную яму в центре
толпы скорбящих, тем сильнее чувствую, что меня вот-вот вырвет — и сейчас, и в
будущем.
Я помню, что была беременна.
Что, если это мой ребенок?
Эта мысль бьет меня в солнечное сплетение и швыряет в такую
бездну, из которой я не верю, что смогу выбраться.
Это слишком больно, чтобы справиться, слишком тяжело, чтобы
выдержать.
Одна в своей комнате, накануне очередного школьного дня, в
пустом доме, где нет даже лгуньи-матери, забытая отцом, который сдался после
нескольких попыток, ненавидимая в школе и, возможно, любимая мальчиком,
которого даже нет в моем будущем, и оказавшаяся перед лицом грядущих похорон
ребенка!
Неважно, своего или чужого, я все равно не могу этого
вынести!
Я еще выше подтягиваю одеяло к подбородку, потому что
спрятаться от мира — это все, на что я сейчас способна.
Я одна, и я до смерти напугана. Это слишком.
Глава двадцать пятая
Войдя в тяжелые двери, я распускаю полосатый шарф,
обмотанный вокруг шеи, и устремляюсь в раздевалку. Когда я приглаживаю
растрепанные ветром волосы, то краем глаза замечаю какое-то ярко-зеленое пятно.
И у меня почему-то обрывается сердце.
Насколько я могу видеть, это всего лишь зеленые листовки,
развешенные по стенам раздевалки и главного коридора. Но непонятная нервозность
еще сильнее охватывает меня, когда я подхожу к стене, чтобы разглядеть их.
Оказывается, это просто маленькие афишки Зимнего бала,
который состоится в эти выходные. Возможно, я нервничаю из-за этого бала? Из
своих записок я знаю, что Люк пригласил меня — тот самый Люк, которого я еще не
видела сегодня и с которым встречаюсь уже четыре месяца.
Две девушки с одинаковыми гладкими прическами проходят мимо
и видят, что я читаю афишу. Они хихикают и перешептываются между собой. Я
слышу, как одна из них шепчет: «Наверное, решила, что это опять про нее!»
Вторая девушка так хохочет, словно умрет, если не отсмеется.
Взбешенная, но полная решимости переживать по более
серьезным поводам, я шагаю по коридору к своему шкафчику, надеясь, что найду
его на том же месте, что и завтра.
На испанском у нас замена, поэтому Джейми садится
отрабатывать произношение в паре с Эмбер Валентайн, бросив меня на растерзание
сердитой помощнице учителя по имени Энди, у которой, судя по всему, были другие
планы на этот урок. Я, конечно, не знаю, какими качествами должен обладать
претендент на место помощника учителя, но, очевидно, знание предмета не входит
в этот список, поскольку произношение у Энди еще хуже, чем у меня.
При этом она ровно семнадцать раз мученически закатывала
глаза при звуках моего испанского — я специально чертила палочки в блокноте, а
потом подсчитала. В отместку я умолчала о зеленом кусочке еды, застрявшем между
передними зубами Энди.
После урока я бросаюсь догонять Джейми.
— Привет! — говорю я, когда она замечает, что мы вместе идем
в столовую.
— Привет, — равнодушно здоровается Джейми.
— Как дела? пытаюсь навести мосты я.
— Прекрасно, — отвечает Джейми еще более равнодушно, если
такое вообще возможно.
— Слушай, Джейми, я просто хотела поблагодарить тебя, —
говорю я.
— За что? — без всякого интереса спрашивает она, избегая
моего взгляда. Мне вдруг кажется, что сейчас она еще больше отдалилась от меня.
— За телефон. Моего отца, — лепечу я.
— Не стоит, — отвечает Джейми и, повернувшись ко мне спиной,
уходит в другую сторону, оставив меня в одиночестве посреди запруженного
коридора.
В утренней записке говорилось, что Люк сегодня в обед уехал
домой, чтобы помочь маме по хозяйству.
Мне ничего не остается, кроме как отправиться в женскую
уборную и проторчать там целый час, рассеянно листая подобранный экземпляр
«Эммы» и мечтая о том, чтобы муки голода и страх перед будущим, которое я все
равно бессильна изменить, исчезли сами собой.
Наконец, звонок возвещает окончание обеденного перерыва, и,
поскольку ни одно из моих желаний так и не исполнилось, я покупаю пачку сырных
крекеров «Чизитс» и плетусь на историю, дав себе слово внимательно слушать
учителя, чтобы отвлечься от своих мыслей.
Глава двадцать шестая
Отмытая до скрипа, одетая в красное коктейльное платье,
обнажающее меня несколько сильнее, чем мне кажется уместным в этот вечер, я
сижу и барабаню собачий вальс по крышке антикварного столика.
— Испортишь маникюр! — предупреждает мама из кухни, кивая на
мои только что накрашенные ногти. Она стоит, прислонившись к кухонной стойке, и
смотрит на меня, прихлебывая чай из дымящейся кружки.
Я прекращаю барабанить, но не отвечаю.
— Нервничаешь из-за танцев? — спрашивает мама, чтобы не
молчать.
Я слышу, как дедушкины часы в гостиной отбивают один удар,
означающий полчаса. С минуты на минуту он будет здесь.
— Наверное, — отвечаю я, откидывая локон с плеча. Честно
говоря, я нервничаю вовсе не из-за танцев. Я нервничаю из-за всей своей жизни.
Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, я смотрю на свои
записи, разложенные по всему столу, как дневник сумасшедшего. Я убила весь день
на тщательное изучение Люка, я готовилась к этому свиданию старательнее, чем в
конце этого года буду зубрить материал к предварительному экзамену в колледж.
Но все равно могла что-нибудь забыть. При этом я отлично понимаю — сегодня мой
разум вряд ли в состоянии справиться с неминуемыми последствиями такой забывчивости.
