Вскоре д-р Зомбойа вбегает в двери своего эклектично
обставленного кабинета, обдавая меня ароматом духов с примесью каких-то специй.
Внезапно мне до смерти хочется масала-латте.
После быстрого осмотра в соседней комнате мы трое снова
встречаемся в теплом, уютном кабинете д-ра Зомбойа. Я тихо радуюсь тому, что
пропускаю урок графического дизайна в школе.
Доктор Зомбойа болтает с моей мамой — гипнотически приятный
переброс мячика туда-сюда.
— Мне бы хотелось вернуться к нашему прошлому разговору, —
наконец говорит д-р Зомбойа моей матери.
— К какой его части? — уточняет мама.
— Меня интересует вопрос об опережающих воспоминаниях
Лондон.
— Ах, да.
— Вы говорите, что девочка не переносила никаких травм?
— Нет.
— Возможно, были какие-то события, которые вы могли не
счесть травмирующими?
— Какие именно? — спрашивает мама таким тоном, что мне
становится ясно: она прикидывается дурочкой.
— Скажем, некие существенные перемены в вашей жизни. Я имею
в виду события, которые взрослые зачастую не воспринимают как травму, однако
которые могут оказать травматическое воздействие на ребенка.
— Я понимаю, — мямлит мама, а потом признается: — Как раз в
это время отец Лондон ушел из семьи.
— Я вам очень сочувствую, — говорит д-р Зомбойа. — Однако
это именно такое событие, о котором я говорила. Было ли что-нибудь еще в этом
роде?
Мама снова ерзает на стуле, и я, наблюдая за ней краем
глаза, вижу, что она сейчас соврет.
Через несколько лет — когда у меня будет более короткая и
более стильная стрижка и в моем гардеробе будет больше деловых костюмов, чем
повседневной одежды, — мама решит устроить мне день рождения-сюрприз. Я отлично
это помню. Я тогда спрошу ее, что затевается, и она мне тоже соврет.
Когда мама врет, она выдает себя тремя легко узнаваемыми
жестами. Во-первых, если она держит что-то в руках, то старается поставить это
что-то между собой и человеком, которому врет (в случае с моим днем рождения
это будет кофейная кружка на столике в кафе). Во-вторых — она быстро смотрит
вниз и слегка косит вправо. И наконец, она трогает себя за шею. Кончиками
пальцев, слева.
Мама дотрагивается до шеи. И это означает, что сейчас она
соврет.
— Нет, больше ничего такого.
Мне кажется, д-р Зомбойа тоже понимает, что мама чего-то
недоговаривает, однако не пытается настаивать. Вместо этого она начинает
расспрашивать меня о моем дне, о том, что и как я чувствую и какие у меня
последние воспоминания.
Я что-то рассказываю, а кое-что оставляю за скобками. Пока
доктор делает записи в своих бумагах, я решаюсь задать свой вопрос.
— Как вы думаете, меня можно исправить?
Мама бросает на меня настороженный, удивленный взгляд.
— А ты считаешь, у тебя что-то неисправно? — спрашивает
доктор Зомбойа, ласково глядя на меня.
— Иногда.
— Мне очень жаль, Лондон, потому что я абсолютно с тобой не
согласна. Я вовсе не думаю, что у тебя что-то не в порядке. Я никогда не
встречала никого похожего на тебя, а значит, ты уникальна. И это делает тебя интересной.
Особенной.
— А если я не хочу быть особенной? Что, если я хочу быть
нормальной?
— Ах, дорогая, нормальность — это так скучно, — со смехом
говорит доктор и смотрит на мою маму, которая тоже издает сдержанный смешок.
Но доктор еще не закончила.
— Если говорить серьезно, Лондон, то я думаю, что мы можем
вместе попытаться выяснить, что вызывает перезагрузку твоей памяти, а после
этого начать искать способ исправить это.
Я молчу, мама тоже притихла.
— Если ты этого хочешь, разумеется, — добавляет доктор
Зомбойа, тепло улыбаясь мне.
Она смотрит на настенные часы и приподнимает брови.
— Ну и ну, кажется, наше время подошло к концу. Ты согласна
продолжить в следующий раз?
— Конечно, — тихо отвечаю я.
Мы с мамой собираем свои вещи, а доктор Зомбойа закрывает
мое дело и убирает его на полку в стеллаже. Интересно, что не так с героями
других папок, лежащих под моей?
Доктор Зомбойа приоткрывает перед нами дверь и, когда мы
переступаем порог, вдруг задает свой последний вопрос.
— Ах, я совсем забыла спросить вас кое о чем, — говорит она.
— Да? — оборачивается к ней мама. Мы с ней уже стоим в
коридоре.
— Насколько далеко ты помнишь будущее? — прямо спрашивает
меня доктор.
Но мама отвечает вместо меня:
— Мне кажется, что с тех пор, как это началось, Лондон
помнит вперед примерно в два раза дальше своего настоящего возраста. Когда ей
было пять, она помнила, как ездила в Диснейленд. Мы впервые поехали туда, когда
ей было девять.
— Значит, сейчас ты помнишь себя до тридцати двух лет? —
уточняет доктор, по-прежнему не сводя с меня глаз.
Я пожимаю плечами и отвечаю:
— Пожалуй. Плюс-минус.
Она выглядит искренне потрясенной, поэтому я открываюсь еще
немножко.
— Я помню, как была беременна.
— И что ты об этом помнишь? — ласково улыбается доктор.
— Все довольно смутно. Должно быть, это будет еще не скоро,
потому что я вижу только разрозненные фрагменты. Помню, как рассматриваю в
зеркале свой большой живот. И еще помню, как кто-то маленький пихает меня
изнутри. — Я невольно улыбаюсь при этом воспоминании. — Как Чужой, — добавляю
я, и пожилая Доктор весело смеется.
— Невероятно! — восхищенно восклицает она и провожает нас к
главней стойке, чтобы записать на следующий визит.
Пока моя мама разговаривает с регистраторшей, я осматриваю
холл. Пожилые женщина и мужчина, наверное ее муж, молча сидят в креслах. Мама
держит на коленях перепуганного малыша. Молодая женщина в деловом костюме
листает взятый со столика журнал. Я невольно задаюсь вопросом, зачем все эти
люди ждут приема у невропатолога. Впрочем, по большому счету я не хочу этого
знать. Я ведь все равно забуду, даже если узнаю.
Глава двадцать четвертая
— Ладно, я готова, — шепчу я, хотя шептать нет никакой
необходимости. Мы совершенно одни.
Еле слышная музыка доносится из музыкального центра в
спальне Люка, вечернее солнце перевалило на другую сторону дома, поэтому в
комнате сумрачно.
— Ты уверена, что хочешь это сделать? — тихо спрашивает Люк.
Волоски на моих руках встают дыбом.
— Да, — быстро отвечаю я. Потом добавляю: — Кажется.
