По крайней мере один из моих ответов, по поводу самого
дорогого детского воспоминания, является чистой воды враньем.
Закончив, мы какое-то время лежим в тишине. Потом Люк
говорит:
— Здорово.
Он по-прежнему смотрит в небо, но я знаю, что он улыбается.
— Да, — шепчу я, чувствуя себя на седьмом небе.
— Кажется, что мы уже давно знаем друг друга, да? —
спрашивает он.
— Ага, — бормочу я, крепче прижимаясь к его теплому плечу.
— Хочешь выслушать мою версию? — спрашивает Люк, осторожно
поворачиваясь на бок, чтобы посмотреть мне в лицо. Глаза у него хитрые, словно
он собирается сообщить мне какую-то страшную тайну.
— Да, — отвечаю. Я все еще лежу на спине, но теперь смотрю
не на небо, а на Люка.
— Реинкарнация!
— Реинкарнация?
—Да. Ты ведь знаешь, что это такое?
— Конечно, знаю. Я не дура. Просто не понимаю, какое это
имеет отношение к нам.
— Согласно моей теории, мы с тобой были женаты в прошлой
жизни. Возможно, я был великим королем, а ты моей королевой, а потом нас
растерзала озверевшая толпа.
— Чем же мы так насолили этой толпе, что она озверела и
решила нас растерзать? — подкалываю я.
Люк смеется и продолжает:
— Ладно, забудь. Может быть, мы были простыми скромными
людьми, которые когда-то жили где-то. Неважно где, главное — в ином месте.
— И в иновременье.
— Такого слова нет! — смеется он, слегка смутившись.
— Я знаю. Только что придумала. Мы были женаты в
иновременье. Давай дальше.
— Ладно, как скажешь. Мы были женаты в иновременье. В любом
случае мы умерли — неважно от чего, скажем, от каких-то естественных причин. Но
поскольку мы жили в любви, наши души, переселившись в другие тела, продолжили
искать друг друга.
— Ты индуист или типа того? — спрашиваю я, стараясь не
обращать внимания на холодок под ложечкой. Ничего не скажешь, красивая теория.
— Нет, я из католической семьи. Но в прошлой школе я ходил
на уроки религии, и там нас знакомили с разными учениями. Идея реинкарнации мне
очень понравилась.
— Но если ты католик, разве тебе не положено верить в ад,
рай и тому подобное?
— Я имел в виду, что был католиком.
— Значит, никакого рая? — не унимаюсь я.
— Как можно судить об этом, пока не испытаешь на себе? —
вопросом на вопрос отвечает он. — И рай, и реинкарнация — это лишь различные
способы успокоить себя насчет того, что будет с нашими душами после смерти. Я
надеюсь, что хотя бы одна из этих теорий верна. Не хотелось бы банально
превратиться в пищу для червей.
— Знаешь, я вообще не люблю думать о смерти, — честно
отвечаю я. На миг перед глазами у меня снова встает Страшное воспоминание.
Несколько минут мы оба молчим, а потом Люк говорит:
—Я так понял, ты решила отложить разговор о смерти по
крайней мере до третьего свидания?
Мы весело смеемся, и Люк снова перекатывается на спину.
Я хочу слегка разрядить обстановку, поэтому спрашиваю:
— А как нас звали?
— Звали? — растерянно переспрашивает Люк.
— Ну да. В иновременье. Когда мы были без ума друг от друга,
женаты и все такое?
— «И все такое»! Когда ты так говоришь, все это кажется
ужасной пошлостью. — Люк отворачивается, и мне кажется, что он покраснел до
ушей.
— Нет, что ты! — поспешно возражаю я. — Мне это нравится! Не
стесняйся. — Он снова смотрит на меня, и несколько секунд мы не отводим глаз.
Потом я начинаю тараторить без умолку: — Возможно, меня звали Элоиз. Или
Элизабет. Нет, придумала! Я была Кэролайн.
— Хорошее имя, — отвечает он, включаясь в игру. — А я был
Бэнджамином!
— Или Уильямом, — предлагаю я.
— Точно, здорово. Я был Уильямом. И работал каменщиком.
— Ну конечно! А я сидела дома, вела хозяйство и воспитывала
наших троих детей: Эльзу, Матильду и...
— И малыша Рэкса, которого мы назвали в честь нашего
домашнего тираннозаврика.
Я закатываюсь хохотом и никак не могу остановиться. Я просто
с ума схожу. Люк тоже не отстает от меня, но потом успокаивается и с некоторым
испугом смотрит, как я складываюсь пополам и давлюсь смехом, рискуя довести
себя до гипервентиляции легких. Когда я наконец затихаю, у меня страшно ноют
мышцы живота и все лицо мокрое от слез.
— Смешно, да?
Все еще продолжая хихикать, я разгибаюсь и снова натягиваю
на ноги скомканный плед.
— Еще как! А может быть, меня просто очень легко рассмешить.
— Простушка, — дразнится Люк. Я наклоняюсь и шутливо щиплю
его левой рукой, а он перехватывает ее и задерживает в своей руке.
— Замерзла?
— Нет. Мне чудесно, — отвечаю я.
— Ты чудесная, — шепчет Люк в небеса, держа мою руку в своих
ладонях. Я готова расплакаться от избытка чувств, но поспешно смаргиваю слезы,
чтобы Люк не увидел.
— Ты необычный, — говорю я, тоже глядя в небо.
— Почему? — спрашивает он.
— Большинство парней не выдумывают таких историй, — тихо
отвечаю я, думая о мальчиках и мужчинах, с которыми мне предстоит встречаться в
обозримом будущем. — Особенно парни с твоей внешностью.
— Ну, девушки с твоей внешностью обычно бывают королевами
школьных балов, — отвечает Люк мне в тон. — А ты, похоже, прячешься от софитов.
У тебя одна подруга, ты живешь своей жизнью. Мне нравится это в тебе. — Он
целует костяшки моих пальцев, и меня пронзает током.
Меня пугает то, к чему может привести этот разговор и
целование пальцев, поэтому я спешу снова вернуться к теме иновременья.
— Слушай, а где мы жили? — тихо спрашиваю я, осторожно
высвобождая руку, чтобы лечь поудобнее. При этом я еще теснее прижимаюсь к боку
Люка, хотя, казалось бы, куда уж теснее? — Давай подумаем... Мне кажется, мы
жили... в Ирландии! — отвечаю я на собственный вопрос.
— Ладно, — соглашается Люк, с готовностью переключаясь на
тему альтернативной реальности. — И выращивали картошку.
— Да уж, дел у нас было по горло, — устало шепчу я,
разморенная всеми этими чувствами, смехом и теплом.
— Да уж, мы постоянно были заняты. Трудились не покладая
рук.
— У меня были рыжие волосы, — продолжаю я, чувствуя себя
уютно, как в собственной постели. Даже еще лучше — ведь там со мной не было бы
Люка.
— У тебя и сейчас рыжие волосы, — тихо говорит он,
