Но потом я вспоминаю утреннюю напоминалку и понимаю, что
Джейми сегодня тоже понадобится моя поддержка.
Она выжидающе смотрит на меня.
— Это просто старые фотографии и все такое, — тихо, словно
по секрету, говорю я.
— Чьи? — спрашивает Джейми.
— Моего отца, — поморщившись, отвечаю я.
— А. — Джейми смотрит вперед и ловко ведет нас через
столпотворение в школьном коридоре. На какое-то время она притихает.
— Да, я нашла их в коробке в мамином комоде, вместе с
отцовскими старыми галстуками и прочим барахлом.
— Ты рылась в комоде у своей матери? — спрашивает Джейми,
полностью игнорируя смысл моих слов.
— Да, — бросаю я, не пускаясь в дальнейшие объяснения. С
какой стати мать скрыла от меня, что встречалась с ипотечным оператором по
имени Джек? Она же знала, что я все равно узнаю!
Наверное, в отместку я вторглась в ее личную жизнь.
Следовательно, этим утром после пробуждения меня ждали не только новости о
мальчике, которого я не помнила, и о Страхе, о котором хотела бы забыть, но и
целая пачка лжи, с которой мне предстояло разобраться.
— В любом случае это еще не самое худшее, — говорю я,
возвращаясь к главному.
— И что же худшее? — спрашивает Джейми, поднимая на меня
свои красивые глазки.
— Когда я была маленькой, он посылал мне открытки на день
рождения, — говорю я, чувствуя подступающую тошноту. Ровно три открытки. Ровно
три открытки с поздравлениями на день рождения, которые моя мать, похоже,
скрыла от меня.
— И что там написано? — с любопытством спрашивает Джейми.
— Ничего особенного, — вру я. На самом деле это жутко
депрессивные открытки. Немногословные и виноватые.
И тем не менее.
Остаток пути до кабинета испанского мы проходим в молчании.
Я думаю о своем отце, а Джейми крепко сжимает мою руку, потому что ей кажется,
что мне сейчас это нужно.
А может быть, она тоже ненадолго вспомнила о своем отце.
Глава двенадцатая
— Это он? — шепотом спрашивает Джейми, наклоняясь ко мне.
Наши парты сдвинуты вместе, и мы сидим лицом к лицу. Предполагается, что мы
работаем над переводом газетной статьи с испанского на английский.
На самом деле Джейми напропалую флиртует с Энтони, а я
рассматриваю выцветшие фотографии, умело спрятанные между страницами испанского
словаря.
— Кажется, да, — шепчу я в ответ.
— Что значит — кажется? — шипит Джейми. Я не знаю, почему мы
перешептываемся, ведь во время самостоятельной работы в паре нам разрешается
говорить вслух.
— Извини, — поправляюсь я, осознав свою ошибку. Мой отец
ушел, когда мне было пять лет. Я должна помнить, как он выглядел. — Да, это он.
Я просто задумалась. До сих пор не могу поверить в то, что мать прятала все это
от меня.
— Матери все такие, — шепотом сообщает Джейми и приступает к
переводу заголовка статьи.
ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ В МЕХИКО
— El terremoto... — нараспев читает Джейми по-испански,
записывая фразу в тетрадь, при этом она так потешно акцентирует произношение,
что я не выдерживаю и хихикаю. Я знаю, что она пытается меня развеселить.
Я слышу, как сидящая сзади Эмбер Валентайн пытается
произнести слово «hambre», то есть «голодный». Отчаявшись добиться результата,
она решает посмешить своего соседа и сообщает: «Tengo hamburger»
[4].
Эта глупая шутка вызывает у ее соседа приступ истерического
хохота, который можно объяснить только тем, что Эмбер Валентайн выглядит именно
так, как должна выглядеть девушка с роскошным именем Эмбер Валентайн.
— Покажи еще одну, — требует Джейми, закончив предложение. Я
пододвигаю к ней словарь.
Она листает страницы, а я смотрю сбоку на перевернутые вверх
ногами фотографии и думаю о том, что мой отец выглядит в точности так, как я
его себе представляла.
У него добрые глаза и широкая белозубая улыбка. Несомненно,
цветом волос я пошла в него, однако кожа у отца прозрачная и веснушчатая, а у
меня более густого сливочного оттенка, как у матери. Намазавшись солнцезащитным
кремом в 90 единиц, я могу добиться легчайшего оттенка загара, тогда как, судя
по фотографиям, для моего отца возможны лишь два состояния — либо смертельная
бледность, либо солнечный ожог.
Мне кажется, что я слышу беспечный, раскатистый хохот,
доносящийся со старых фотографий. В одежде отец, похоже, предпочитал вылинявшие
джинсы и рубашки навыпуск, и в этом наряде он выглядит большим и сильным,
готовым расправиться с любыми чудовищами — как реальными, так и воображаемыми.
Джейми долго разглядывает фотографию, на которой мой отец
учит меня, совсем еще маленькую, плавать. На этом снимке он смотрит на юную и
растрепанную меня с такой смесью восторга, любопытства и обожания, что мне
хочется плакать.
Джейми косится на меня и переворачивает страницу.
— Это твоя бабушка? — тихо спрашивает она.
— Где? — я наклоняюсь к ней. Джейми разворачивает ко мне
словарь и показывает на фотографию, где я изображена на руках у отца.
Там, на заднем плане, прямо за спиной у отца, я вижу то, на
что не обратила внимания раньше.
Кого-то, кого я не знаю, но узнаю.
Кого-то, кого я пока не встречала, но встречу.
С бешено колотящимся сердцем я хватаю словарь и рывком
пододвигаю его к себе. Наклоняюсь над ним все ниже и ниже, жалея о том, что у
меня нет чудесной маленькой лупы, вроде тех, которыми пользуются торговцы
бриллиантами.
И тут, посреди урока испанского, под взглядом Джейми,
которая смотрит на меня так, словно стыдится нашего знакомства, в голове у меня
что-то щелкает.
Я продолжаю смотреть на фотографию, потому что хочу скрыть
свои мысли от Джейми. Я не хочу, чтобы она спрашивала, в чем дело. Сейчас я все
равно не смогу сочинить никакой правдоподобной отговорки.
Половина правды заключается в том, что женщина на заднем
плане фотографии, скорее всего, действительно моя бабушка. Она смотрит на
меня-младенца с такой любовью и нежностью, что сердце разрывается.
Но не столько взгляд, сколько внешность выдает ее с головой.
Волосы у нее того же цвета, что у меня и моего отца, да и многие другие черты
этой женщины в точности повторились в моем отце и мозаикой рассыпались во мне.
— Осталось двадцать минут, — объявляет классу миссис Гарсия,
прерывая мои размышления.
Джейми цедит под нос что-то непечатное, хватает со стола
наши листы и начинает лихорадочно переводить.
