Футболист в период между играми (судя по небритым ногам).
Домашние тапочки? Ничего себе!
Ой, какие классные красные сапожки! Осовремененные
ковбойские, стильные — хочу такие! Интересно, чьи они? Может быть, школьной
королевы будущего года? Лизы Как Там Ее? Она модная девочка.
Не в силах удержаться, я поднимаю глаза и вижу, что
ошиблась. Сапожки принадлежат Ханне Райт. Я невольно улыбаюсь, потому что в
будущем у Ханны все прекрасно.
Жаль, что я не могу сказать ей об этом.
Вернувшись к своей игре, я замечаю коричневые «Конверсы»,
шагающие мне навстречу — нет, прямо ко мне! — но прежде, чем я успеваю
идентифицировать их или как-то отреагировать, Джейми оттаскивает меня в
сторону. Мы сворачиваем в коридор, где расположены классы испанского.
— Опять играешь в свою тупую обувную игру? — спрашивает
Джейми, отбрасывая мою руку
Я пожимаю плечами.
— Когда ты будешь смотреть, куда прешь? Ты чуть не врезалась
в этого чокнутого! — шипит она, затаскивая меня в класс миссис Гарсия.
— Какого еще чокнутого? — с любопытством спрашиваю я.
Утренняя записка не предупреждала меня ни о каких психах.
— Да того самого, с кем ты болтала вчера во время пожарной
тревоги. Джейка! Нет, стой, не Джейка... Как его? Ланс? Неважно. Ну, того
парня, который подскочил к тебе и одолжил свою толстовку. Кажется, он и сейчас
хотел с тобой поговорить, но ты в это время пялилась на его ноги. Впрочем, на
этот раз это неважно. Нечего тебе общаться с чокнутыми! Ты и сама с приветом,
так что это будет уже перебор.
Джейми поворачивается и лукаво улыбается мне, но звонок
прерывает наш разговор.
Когда миссис Гарсия становится спиной к классу и начинает
маркером писать на доске план сегодняшнего урока, я наклоняюсь и тихо шепчу
своей лучшей подруге:
— Джейми, ты ни капельки не жирная. Ты просто прелесть.
Джейми еле заметно улыбается, и, заглянув в ее блестящие
глаза, я вижу в них ребенка.
— Спасибо, Лондон, — тихо шепчет она и поворачивается к
Энтони. Когда я замечаю, с каким одобрением он откровенно любуется ногами
Джейми, то понимаю, что на проблему жирности мы с Энтони смотрим абсолютно
одинаково.
Глава шестая
Это был не сон, потому что я не спала.
Засыпала, но еще не уснула.
В этот короткий промежуток между дремой и фазой быстрого сна
в мой мозг со скоростью товарного поезда врывается видение — и вот уже я сижу
на кровати, яростно моргаю, чтобы быстрее привыкнуть к кромешной темноте,
тяжело дышу и обливаюсь потом, несмотря на то, что обогреватель стоит на
минимуме, как будет стоять каждую ночь, пока я живу здесь.
Воспоминание никуда не уходит, оно ведет себя в точности как
отвратительная кровавая фотография в учебнике анатомии, которую мне предстоит
увидеть через несколько месяцев, чтобы уже никогда не забыть.
Мне хочется выбежать в коридор и забраться в постель к маме.
Но я заставляю себя успокоиться.
Делаю не меньше пяти глубоких вдохов, чтобы выровнять
дыхание. Может быть, даже больше. Один за другим осматриваю все предметы в
комнате и поочередно признаю их неопасными. Наконец снова заворачиваюсь в еще
теплый кокон между двумя огромными подушками, образующими перевернутую букву
«V» в изголовье моей кровати.
Немного успокоившись, я пытаюсь заставить себя подумать о
чем-нибудь другом. Например, о неприятном враче, с которым встречалась сегодня
утром, или о том, что Джейми флиртует с Энтони. Белые кроссовки, красные
сапожки, дурацкие тапочки, черные ботинки, коричневые кеды...
Бац!
Я снова широко распахиваю глаза.
Я пытаюсь потрясти головой. Пытаюсь снова подумать о
ботинках. Я даже пытаюсь подумать о других неприятностях, вроде грядущей,
скажем так, ситуации, в которую вот-вот попадет Джейми.
Ничего не помогает.
Громко выдохнув, я решаю отпустить мысли на свободу.
Приходится признать, что я делаю только хуже, пытаясь запретить себе думать об
этом.
В следующий миг я оказываюсь на кладбище.
Теперь я уже дрожу всем телом.
Я на похоронах. По крайней мере, мне так кажется.
Я не могу разглядеть ничего, кроме смутных черных фигур —
очевидно, это люди — и серых камней, обступающих их со всех сторон. Запах: его
ни с чем не спутаешь. Пахнет свежесрезанной травой. Время? Может быть, половина
девятого утра или 3:14 дня. Пасмурно, поэтому я не могу сказать точно:
Я не понимаю, что происходит, но все равно чувствую гнетущую
тоску.
И одиночество.
И еще страх.
Может быть, включить свет и приписать пару строк к
сегодняшней записке — прямо под размышлениями о «чокнутом», про которого
говорила Джейми, и фантазиями о том, зачем он мог дать мне эту чудесную,
мягкую, пропахшую мужским ароматом толстовку, все еще лежащую у меня в шкафу? Но
я не трогаюсь с места.
Принимая во внимание короткое замыкание у меня в мозгах, не
требуется большого ума, чтобы предположить очевидное — это воспоминание вызвано
сегодняшней сценой на кладбище. Но знание причины нисколько не смягчает тяжести
удара, нанесенного грубой, неоспоримой реальностью.
Я помню будущее.
Я помню будущее и забываю прошлое.
Мои воспоминания — хорошие, плохие и просто скучные — еще не
стали событиями.
Поэтому нравится мне это или нет — а мне это совершенно не
нравится, — но я буду помнить, как стою на свежесрезанной траве, в толпе одетых
в черное людей и в окружении бесконечных рядов надгробий, ровно до тех пор,
пока это не случится в реальности.
Я буду помнить похороны до тех пор, пока они не состоятся.
Я буду помнить похороны до тех пор, пока кто-то не умрет.
Глава седьмая
Я тороплюсь поскорее спрятаться в аудитории для
самостоятельной работы.
Быстро переодеваюсь в раздевалке спортзала, чтобы уклониться
от простой просьбы Пейдж Томас, что, разумеется, глупо, поскольку я прекрасно
знаю, когда именно она обратится ко мне. И это будет не сегодня.
Но я все равно спешу переодеться.
Пропускаю необязательный поход к своему шкафчику возле
математических классов и — вуаля! — вот я и на месте.
Раньше всех!
Очевидно, для меня это совсем не характерно, поскольку
миссис Мэйсон смотрит на меня как на какую-то пакость, которую ей нужно
проглотить.
Я улыбаюсь ей, и она отворачивается в сторону.
Потихоньку начинают подтягиваться остальные ученики.
