Женька чистюля и очень брезглива, она боялась тараканов, которые толпами носились по стенам и полу. Но все неприятные впечатления она подавляла главным – поводом к вызову. «Плохо с сердцем».
Надо разобраться. Потом уже принимать меры. Может быть, придется вызвать другую бригаду. А пока она поискала стул, постелила на него газетку с рекламой, чтобы не испачкать отутюженный халат, и достала тонометр с фонендоскопом из ящика.
Мужчина – кожа да кости, грязный до невероятности, с сальными длинными волосами, тер грудь, что-то бормотал себе под нос. Женька обратила внимание на батарею пустых бутылок вдоль стены.
Она стала измерять давление. Мужчина будто бы не замечал ее действий. Он что-то стряхивал с груди, присматривался к потолку. Потом вдруг перевернулся на живот, чуть не оторвав грушу от тонометра. Женька невольно выпустила ее. И, отворотив подушку как крышку какого-то люка, мужчина вдруг прокричал:
– Перекрывай! Перекрывай! Они уже с потолка падают!
– Кто падает? – машинально спросила Женька.
Мужчина так же машинально, не оборачиваясь к ней, ответил:
– Ящерки, гекконы. – Он вдруг повернулся к ней. – Да вы отойдите от стены! Она сейчас упадет. Слизь… слизь… – он схватил из-под кровати палку от швабры и принялся, перегнувшись, шерудить там. На открытое пространство полетели клубки пыли.
До сих пор Женька дважды уже встречалась с алкогольным делирием, но оба раза она приезжала с кем-то из мужчин. И тревоги не почувствовала. Ее вообще развеселили дядькино бормотание и галлюцинации. Она думала о том, что ей говорила Нина: «Инфаркт случается и в делирии». Давление измерить не получалось, и она решила построже вести себя с больным.
– Ну, хватит! – прикрикнула она. – Ложитесь ровно и дайте вас осмотреть!
Мужчина послушно лег на спину.
Женька поправила манжету тонометра и снова стала ее накачивать, приложив фонендоскоп к локтю.
Дядька вдруг крепко хлопнул ее по колену. Потом так же крепко хлопнул ладонями, растирая что-то невидимое.
– Они уже везде. Везде… ящерки. – И он снова попытался хлопнуть ладонью уже по голове Жени. – Я сейчас их раздавлю. Он сел на кровати, мутно уставившись на Женьку.
И вот тут ей стало страшно, она успела увернуться от удара по голове. Дядька посидел с минутку и вдруг полез под кровать, бормоча:
– Сейчас… я их всех передавлю! Закройте люк!!! – орал он под кроватью.
Женька попятилась к двери из комнаты. Диалога с больным не получалось. Она хотела захватить и ящик, но ее волновал тонометр, так и висящий на руке больного.
Она попыталась дотянуться до манжеты, не вышло.
Больной в пыли вылез из-под кровати с кухонным топориком-молотком для отбивки мяса. Вид его был страшен. Всклокоченные волосы, мутные глаза, взгляд которых он ни на чем не мог остановить. Он крутанулся вокруг себя, уставился на Женьку.
– Это ты мне ящерок подкидываешь?! Вот я их сейчас всех передавлю.
Он замахнулся топориком на Женьку, она дико завизжала и выскочила из комнаты.
Визг смутил и остановил больного. Он зажал уши. Это дало Женьке несколько секунд, чтобы вылететь в коридор, захлопнув дверь в комнату. Она подскочила к старому треснувшему телефону и принялась крутить диск, набирая номер на подстанцию диспетчерам. Почему? Зачем? Она не смогла бы объяснить. Куда проще было бы набрать «ноль три» и сообщить номер подстанции и бригады и сказать: «На меня напали!» Этого было бы достаточно. Но Женька впала в ступор. Единственный номер, который она в тот момент вспомнила, – номер диспетчерской. Трубку снял Абаев, и в этом момент дверь прогнулась под страшным ударом, а через шпон выскочило лезвие топорика. Женька заорала.
В трубку:
– Это Соболева! На меня напали! – Она схватила аппарат и потащила его в кухню, потому что дверь в совмещенный санузел висела на одной петле. Там спрятаться невозможно. Она продолжала голосить, и вдруг рывок и тишина в трубке. Оказалось, что провод короткий, и она вырвала его с мясом из телефонной розетки.
Женька бросила аппарат, заскочила в кухню в тот самый момент, когда дядька выбил дверь и вывалился в коридор, отрезая ей путь к входной двери. На кухне попыталась дверь заблокировать холодильником, но сил не хватило. Она протерла тряпкой и придвинула стол, и только тут сообразила, что в двери стеклянная вставка, а ей хватит одного удара молотком. Она придвинула стол к двери и залезла под него, чтобы псих ее не видел. Так есть шанс, что он утомится и забудет про Женьку.
Она вдруг подумала, что дядька сейчас разобьет ее ящик, и придется платить из своей зарплаты. Хорошо, что она не сунула туда коробочку с наркотиками. Ей стало себя жалко и страшно, и она заревела, но тихо, чтобы псих не услышал.
Дядька метался в коридоре, круша двери и стены своим топориком, и вдруг взревел:
– Они с кухни лезут!
Брызнуло от удара стекло в двери. Благо Женька сидела под столом, и все осколки полетели на столешницу и пол. Дядька навалился на дверь и толкал ее, но в маленькой кухне Женьке как раз хватило роста, чтобы ногами упереться в шкафчик у противоположной стены и спиной в кухонную дверь.
Удары посыпались на стол. Женька пригнулась. Несколько раз топорик пробивал столешницу и выходил то рядом с ухом, то немного в стороне.
Сил визжать уже не было. Она перемешивала рев, плач и крик, переходящие в какое-то подобие воя, и жалела, что не успела распахнуть окно на кухне, может быть, ее вопли услышали бы прохожие? Вдруг сообразила, что подъезд выходит на другую сторону дома. Водитель там, в машине, и вряд ли слышал ее крики. А Сашка Абаев, он-то сообразит, что она успела ему сообщить?! Все-таки он уже семь лет работает. Старый и опытный работник. Хватило ему ума поднять тревогу? Почему он оказался в диспетчерской? Он же после суток.
Такие дурацкие мысли лезли в Женькину голову, пока безумный дядька рубил стол над ее головой и толкал коленями кухонную дверь. От этих ударов и грохота в мозгу образовывалась пустота, инстинктивно хотелось свернуться калачиком, но приходилось спиной удерживать притвор.
Хорошо, что безумец не додумался бить в него топориком. Рыхлая оргалитовая плита не выдержала бы этого, а развернуться и упереться ногами Женька не успевала уже и не сообразила.
Вдруг удары прекратились. Хрипло заорал дядька. Квартира наполнилась голосами и матерными словами.
– Женя! Вылезай! – Она не сразу узнала голос старшего врача. В нем было море тревоги и нежности. – Все хорошо. Мы его скрутили!
Она выбралась из-под стола. Барышев ворвался в кухню и прижал Женьку к груди. А она вдруг заревела, как плачут дети, заливая его слезами и не имея возможности сказать и слова. Гудела.
Барышев гладил ее по растрепанной, засыпанной стеклом голове и повторял:
– Успокойся, все прошло. Все хорошо. – Он стряхивал с волос Жени осколки, гладил ее по спине.
