– А с женой как?
– Аналогично. Делать может, а объяснить, что делает и зачем, – нет.
Медики оживились.
– Вот удивили, так мы тоже – лечить это запросто, а зачем – как объяснишь?
Старший постучал кулаком по столу.
– Заткнулись, балагуры! Будете мне сдавать зачет по неврологии. Учить всем. И экспресс-диагностику, и неотложную помощь, чтоб от зубов отлетало… – Старший хотел добавить, «а то без зубов оставлю», но решил пока не пугать. Он берег злость для провинившегося фельдшера, который должен выйти сегодня в ночь, и завтра утром непременно попадется ему в руки.
На пароходе
(О чем говорят врачи?)
Нашему медицинскому начальству однажды что-то «ступило в голову», как говорила моя бабушка, и оно решило провести очередные курсы повышения квалификации для врачей в круизе по Волге. Две недели докторов мучили лекциями и семинарами, используя в качестве манекенов и подопытных персонал лайнера «Профессор Звонков»
[15].
Надо признать, что идея на самом деле гениальная, увильнуть от занятий ленивым врачам очень сложно, ибо пустые стулья в лекционном зале сразу сигнализировали бдящим от департамента начальникам, что среди курсантов имеются прогульщики.
К счастью, вся учеба проходила до обеда, потом было личное время. Две сотни врачей, в основном терапевтов и «общей практики», с наполненными животами расползались по кораблю.
Коварное медицинское начальство от пароходного потребовало невозможного – полностью исключить из арсенала буфетов и ресторана алкоголь. Конечно, медики использовали стоянки по прямому назначению – бежали в местные магазины и пытались занести на борт пакеты с бутылками, но вахтенным матросам под строгим надзором начальников из департамента было приказано «проводить профилактику пузырного заноса». Сумки с алкоголем безжалостно бросались в воду перед трапом.
Вот удивились бы медики, если бы узнали, что ушлые матросы, причаливая, всякий раз под водой натягивали сеть и вечером после отхода теплохода – вытягивали огромную «авоську» с контрабандным пойлом, но эта добыча медикам уже не доставалась.
Что оставалось врачам, если департамент все выделенные средства ахнул на оплату круизного теплохода, не подумав, что их надо как-то развлекать, если уж пить запретили?
Врачи занялись самодеятельностью, то есть веселили друг друга своими силами. Однако двух недель для подготовки хоть какой-то программы, а тем более для полноценных выступлений, мало, а значит, тем, кто не увлекался рыбной ловлей на удочку, преферансом, лото и иными тихими играми, пришлось рассказывать анекдоты и вспоминать забавные случаи из практики.
Как-то вечером на неосвещенной корме теплохода встретились двое из небольшого числа мужчин. Они поначалу ни о чем не говорили. Пили соки со льдом через соломинку, наблюдали проплывающие мимо леса, поля и небольшие городки, мерцавшие огнями в сгущающихся сумерках.
В утробе теплохода мерно рокотали дизель, а сам «профессор» время от времени, приветствуя встречные либо провожая попутные суда, издавал утробный гудок.
На главной палубе играла музыка и танцевали медики разных возрастов преимущественно женского пола.
А сюда, в тихую «бухту» на корме теплохода, ушли те, кому плясать не хотелось.
По мере развития беседы подходили новые врачи, и группа медиков постепенно разрасталась.
– И вы сбежали? – доктор Аляпкин висел животом на фальшборте и смотрел в черную воду за кормой.
– Не люблю шумных сборищ и старательного самоотверженного веселья, – ответил врач Ислямов. – Тем более что водки нет, а без нее все развлечения кажутся ненатуральными и притворными. Не люблю неискренности. С другой стороны, можно понять руководство. Мы же тут не для отдыха собрались и тема не «Качество усвоения учебного материала при похмельном синдроме».
– Да вы мизантроп, батенька?
– Возможно. – Ислямов не стал спорить. – Мне непонятно, как люди, принимающие по двадцать-тридцать человек за смену, еще могут находить удовольствие в общении даже с себе подобными. Тишины хочется и одиночества, вот как вам, коллега. Признайтесь, что тоже мизантроп?
– Мне по статусу положено ненавидеть людей, – вздохнул Аляпкин, – я – терапевт в приемном отделении. А вы?
– Как сейчас говорят, я – ВОП, то есть на все руки от скуки, но вот в психиатрии и наркологии – пас, пытаюсь освоить эти науки. Потому что периодически приходится встречаться со странными экземплярами. Важно понять хотя бы приблизительно, с чем они? С галлюцинозом или иллюзиями?
– И как вы их распознаете?
– Да никак, – Ислямов вздохнул в ответ, – если только явно галлюцинации при психозе – тут уж сомнений нет. А вот если с иллюзиями человек – как ему диагноз поставить?
– Какие иллюзии? Видения?
– Нет, видения – это галлюцинации, то есть он видит то, чего явно нет. И быть не может. А иллюзия, это когда что-то есть, но в этом он видит или слышит что-то особенное, только ему понятное или непонятное, но странное.
– Один мой пациент воду в туалете спускал и соловьев слушал. Псих?
– Воду спускать и слушать соловьев – это иллюзия. – Ислямов, поискал на палубе, куда бы присесть. – Неверная интерпретация информации. Вряд ли псих, такое бывает при правополушарных инсультах. Он же никому этим не мешал?
– Но он целыми днями слушал. Если его в палату уводили, вырывался и кричал, хотел вернуться. Просто балдел от шума льющейся воды.
– Ну это значит иллюзия с навязчивым состоянием.
Аляпкин тоже устроил зад на тумбе и продолжил:
– Это очень интересно насчет иллюзий. Один мой знакомый, когда я еще на «Скорой» работал, в армии радистом служил и сутками эфир слушал, так ему во всех шумах морзянка слышалась. Это тоже иллюзия?
– Да. Наведенная профпатология. Шум эфира и морзянка создали своеобразный шаблон в слуховом анализаторе вашего знакомого, это как-то обязательно связано с удовольствием или сильным эмоциональным переживанием на службе.
Аляпкин кивнул. В темноте волжская вода слилась с общим фоном и виднелась только белая кильватерная струя, смотреть на которую уже было неинтересно.
– А вот если бы он ее записывал и расшифровывал?
– Извините, не совсем понял вопрос. – Ислямов откинул голову и посмотрел на звезды.
– Ну морзянку, которая ему чудится, начал бы записывать и расшифровывать радиограммы?
– Понимаете, коллега, иллюзия состоит в том, что человек в беспорядочном шуме слышит какой то порядок. Которого там на самом деле нет. Он просто неверно воспринимает шум. То же самое, что некоторые художники видят в облаках драконов. Облака реальны. Но дракона ведь там нет. Это искаженное «художественное» восприятие. А то, что он записывает и расшифровывает его, это уже какое-то навязчивое состояние. Тут можно обсуждать поведение как болезненное.
