Ну, хоть бы синячок! Или ссадину свежую… или ребро сломанное.
Ничего. Девственный алкаш.
Упит до безобразия, но ни единой царапины.
Водитель с надеждой спросил:
– Может, так его закинем в спецуху? А они ему сами (синяков) навешают…
– Ни хрена они ему не сделают, луноход вызовут. А нам вот навешают потом. За необоснованную госпитализацию! Муханов, собака, сразу телегу настрочит, что привезли не по показаниям.
– Ну, ты представляешь, гнать черт-те куда? Спецуха вот она, за углом, а вытрезвитель семь верст киселя хлебать! Час по морозцу трюхать – не меньше. Придумай чего-нибудь.
– Да чего придумать? Он даже не обморожен! – Сашка в отчаянии еще раз осмотрел пьяного, ощупал. – Штаны только примерзли, а кожу на жопе даже не подморозило. Да ну его к черту!
Сашка погрозил пьяному кулаком.
– Сейчас я ему сделаю! – Он снял полуботинок с ноги пьяницы и, держа за мысок, каблуком несколько раз саданул ему по роже. Ничего. Что по дереву, что по упитой морде. Они подождали, в тоске разглядывая мирно спящего пьяницу.
– Ну, я не знаю. Его ничего не берет. А дать сильнее – рука не поднимается. – Сашка еще раз выбил каблуком барабанную дробь на лбу и щеках алкаша.
– Ну, что ж, поехали. – Водитель захлопнул дверь салона.
Они с Сашкой задраили окошко, чтобы перегарная вонь, смешанная с запахами мочи и дерьма, не лезла в кабину.
Включили громче радио и поехали в вытрезвитель, по пути развлекая друг друга анекдотами.
Через час «рафик» въехал во двор районного спецмедучреждения.
Водитель включил свет в салоне, а Сашка вытянул пьяного из-под кресел на свет. На лбу и щеках его ясно отпечатались багровые каблуки.
Абаев с водителем удрученно смотрели на пятна. Это был приговор возвращаться туда, откуда они приехали. Вытрезвитель теперь его точно не возьмет!
– Но почему? Откуда они? – Водитель не понимал.
– Оттаял, пес, – сказал Сашка. – Вот они и проявились в тепле. Теперь его здесь не возьмут. Поехали обратно в спецтравму. У него будто чечетку отбивали на роже!
– Козёл! – непонятно кому сказал водитель.
Еще один час прошел в мрачном молчании. По заявкам радиослушателей передавали французскую песню Дизайрлес «Вояж, вояж».
Шаманы
В «лихие» девяностые все крутились, как могли, чтобы как-то заработать. Сотрудники «Скорой» – не исключение. Кто договаривался с хроническими больными – ходить по квартирам, уколы делать и капельницы ставить (особенно внутривенные пользовались большим спросом, потому что поликлинические сестры обычно не умели), кто пьяниц капельницами лечил – выводил из запоя.
Фельдшер Люся Шкребко, подрабатывавшая некоторое время в наркодиспансере, занялась кодированием алкоголиков с помощью серьезного препарата, который обычно использовали в анестезиологии во время операций. Препарат этот на пять минут блокирует всю мышечную работу, включая дыхание. Хирургам это свойство нужно, чтобы во время операции не возникало гальванического эффекта и обнаженные мышечные волокна от прикосновений металлического инструмента не дергались.
Наркологи же разработали методику, которую назвали «кодированием» с помощью… вот тут мнение специалистов разошлись, потому что начинается полнейшая импровизация и каждый «дует» свое. Чем заковыристей будет сочинение о чудодейственном импортном и очень дорогом препарате – тем эффективнее окажется лечение алкоголика.
На самом деле Люся препарат доставала в реанимационных отделениях за бутылку коньяка или коробку конфет.
Препарат Люсей переименовывался в швейцарский «Прохиба бибитор», что с латинского переводится как «стой, алкоголик!», и теперь самым главным было убедить клиента в безотказности лечения.
В диспансере и наркологических клиниках для этого разыгрывался целый спектакль с «профессорским» осмотром, важными консилиумами и непременным присутствием анестезиолога-реаниматолога во время процедуры.
Люся эту интермедию называла шаманством и усмехалась: «Разве что в бубен не колотят!» Но сама тем же самым занялась, когда решила исправить ошибку природы.
«Ошибкой природы» Люся называла себя, потому что, имея идеальную фигуру, она от Создателя, словно в насмешку, получила совершенно обезьянье лицо с оттопыренными ушами.
Это порождало в ее душе острейший когнитивный диссонанс и даже мысли о самоубийстве, которые жизнерадостная Люся мужественно отгоняла. Она решила бороться. В Институте красоты ее осмотрел пластический хирург и объявил – за все придется заплатить пятьдесят тысяч долларов.
Именно это толкнуло Люсю перестать иронизировать в адрес наркологов и лично взяться за «шаманство», потому что с каждой процедуры на двоих с напарником она рассчитывала получить не меньше трех тысяч заветных зеленых американских денег.
Из этой суммы она планировала две тысячи брать себе, одну отдавать напарнику.
Однако с напарником дело обстояло плохо – точнее никак. Найти доверенного человека в эпоху «всеобщего одурения», как назвала «победивший капитализм» в России Люся, оказалось нелегко. Всем хотелось делить выручку пополам, а не один к двум. Банальная алчность встала поперек Люсиных планов.
И вот на подстанции появляется фельдшер Иван Тупицин, которого заведующий определяет в бригаду к Люсе.
Скромный и правильный комсомолец, тоже пребывающий в когнитивном диссонансе от гибели СССР и не понимающий, как дальше жить, Иван Люсе очень понравился. Он вообще нравился девчонкам. Одной сокурснице в медучилище даже удалось Ивана на себе женить. Иван был человеком ответственным и патологически верным. На подстанции к нему относились как к сказочному дурачку – обаятельному, талантливому и доброму везунчику.
Люся достала пачку заветного лекарства, уговорила Ивана играть роль светила наркологии, каждый раз гримируя его и придавая ему солидности, сама же превращалась в ассистентку «профессора» и анестезиолога.
На подстанции они договорись, одолжили необходимые приборы, и «шаманство» началось. После пяти процедур, ощущая хруст заветных долларов в кармане, Люся помчалась в Институт красоты – делать уши, чтобы не торчали локаторами, как у шимпанзе.
Все шло отлично, пока Ивану вдруг не дали вызов на один из тех адресов, где они две недели назад кодировали алкоголика.
Люся объяснила Ивану, что ей туда никак нельзя идти, ее узнают, а он был в гриме, поэтому клиент никак не сопоставит солидного, пузатого дядьку в белоснежном халате, очках и галстуке с помятым и уставшим двадцатилетним Иваном.
Что случилось там? Бабушке плохо? Жене?
Иван прочитал повод к вызову на карте: «Мужчина 42 года, плохо с сердцем». Значит, сам их клиент вдруг, как говорят на «Скорой», заплохел.
А что, если он выпил? Вот нельзя же, он знает. Шаманство создает мощный барьер страха перед алкоголем. Страха смерти. Но иногда этот барьер удается проломить. Коварными «минами» оказываются конфетки с ликером или коньяком. Тут уж ничего не поделаешь.
