Некоторое время они обсуждали этот вопрос и все не могли остановиться на чем-то одном, и вдруг Джефферсон так и застыл.
– Что с тобой? – спросил Жильбер.
А Джефферсона изумило хитрое устройство собственного мозга. Как будто некая мысль после долгого подводного блуждания сейчас, получив толчок от другой мысли, всплыла на поверхность и лопнула пузырьком очевидности.
– Со мной то, что я только сейчас кое-что вспомнил. В то утро, утро убийства, я шел в город, помнишь, и меня, представляешь, чуть не задавили…
Он рассказал про машину, которая неслась с бешеной скоростью, про двух людей в кабине, про свой кувырок в кювет.
– Сто двадцать километров в час по сельской дороге! – возмутился Жильбер. – Там максимальная скорость – девяносто или восемьдесят, а если асфальт мокрый или водитель имеет стаж менее…
– Стоп, Жильбер, не надо пересказывать мне правила дорожного движения. Но больше всего меня поражает совпадение: те два типа в машине, спасающиеся бегством – потому что, теперь припоминаю, это было очень похоже на бегство, – а теперь открытка, которую господин Эдгар отправил как раз из их страны. Мы второй раз в этом деле натыкаемся на людей, вот что я хочу сказать.
– Точно! – заорал Жильбер. – Гениально! Просто гениально!
Он забегал кругами, запрыгал, как козленок.
– Надо отправляться к людям! Ты прав: оттуда ветер дует! Расследование продвигается! Ух, я это обожаю! Слушай, я, пожалуй, брошу учиться на теплотехника и подамся в следователи!
Тут Джефферсон вспомнил, что ему самому в этот час полагалось бы сидеть в университете со своим вторым курсом и изучать географию, а вместо этого он мыкается по лесам с дурашливым свином, не способным принимать всерьез опасность. «Журналистки мы ненастоящие, – подумал он, – следователи тоже ненастоящие, но уж дураки-то самые настоящие».
Жильбер завершил свою дикарскую пляску и сел обратно на поваленное дерево.
– Схожу домой, возьму все, что понадобится для путешествия. Еще куплю газету и вырежу из нее фото господина Эдгара. Тогда мы сможем его там всем показывать и…
– Притормози, поросеночек! – прервал его Джефферсон. – Эк ты разлетелся, а кое-какие мелочи забыл.
– Например?
– Например, что я не могу зайти домой, что у меня нет ни сменной одежды, ни зубной щетки. Даже денег нет. Позволь напомнить: я шел-то всего-навсего в парикмахерскую. А еще ты забыл, что меня ищут, как ни одного ежа в стране, и представить, что я могу так вот спокойненько сесть в поезд, пускай даже переодетый…
– Тебе не надо будет переодеваться, ежичек, и мы не поедем на поезде.
– А, ну хорошо. А как будем добираться? На машине? Я водить не умею, и ты, слава богу, пока еще тоже.
– Не на машине!
– Пешком?
– Не пешком.
Жильбер выдержал паузу, потом небрежно проронил:
– На экскурсионном автобусе.
– На экскурсионном…
– Да. Потому что меня осенила сногсшибательная мысль – прямо сам на себя удивляюсь. Там, у людей, нас быстро засекут, если мы будем болтаться по городу и что-то вынюхивать. Людям мы покажемся подозрительными. И вот я долго думал…
– Долго думал… это когда же?
– Да вот сейчас, пока плясал, хоть это, может, и было незаметно. И я придумал! Посмотрим, сумеешь ли ты подняться до моего уровня: какой, по-твоему, лучший способ путешествовать, если хочешь, чтоб тебя не замечали?
Поскольку Джефферсон, надувшись, молчал, он сам ответил на свой вопрос:
– С экскурсией!
– Ты предлагаешь, чтоб мы вели расследование, таскаясь с экскурсией?
– Ну да! Ходишь в стаде, никто на тебя не обращает внимания, фотографируй сколько хочешь. Идеальный вариант. И, как нарочно, мой кузен Ролан работает как раз в агентстве, которое этим занимается. «Туры Баллардо», слыхал?
Джефферсону давно уже нет-нет да попадались на глаза желтые автобусы, разъезжавшие по округе с интригующей надписью на борту: «Ту-ту от и до: ТУР БАЛЛАРДО!»
– А твой кузен, он кем работает у Баллардо?
– Шофером.
– Но, Жильбер, я отсюда шагу не могу ступить. Стоит мне нос высунуть из леса, меня тут же схватят.
– Нет. Все будет шито-крыто. Я тебя запишу под фальшивым именем. Мой кузен все устроит. Да, и надо узнать, какие когда будут поездки. А с вещами сообразим, когда до дела дойдет. Ты, главное, не парься. Я это беру на себя.
Жильбер рвался в бой, и удержу ему не было; но, когда он уже потрусил домой, Джефферсон окликнул его:
– Погоди. Чуть опять не забыл.
Он открыл рюкзачок и достал книгу:
– На. Взял для тебя в библиотеке. Это про одного парня, которого зовут Чак, человека. Он там… ну, сам увидишь. Я так прямо оторваться не мог. По-моему, в жизни не читал ничего лучше.
– Даже так?
– Именно так.
Случай распорядился так, что по расписанию агентства Баллардо экскурсионный автобус в Вильбург должен был отправиться через три дня. Эти три дня Джефферсон коротал в хижине и поблизости в ожидании очередного прихода Жильбера. Он много спал, умывался в ручейке, прочел с десяток романов и съел три десятка бананов и шесть десятков плюшек.
Каждый день «Рупор» выдавал что-нибудь новенькое касательно убийства. В частности, госпожа Кристиансен совсем пошла вразнос. В одном из интервью она даже заявила: «…глаза у него налились кровью, он закричал с пеной у рта: “Да здравствует Алекс Врахил!” – и бросился на меня. Я просто чудом спаслась…»
Ее фотографии появлялись в каждом номере, все разные: то она была в ужасе, то в слезах, но неизменно в самых растрепанных чувствах.
Хорошо хоть, со стороны Кароль контрапунктом прозвучал голос разума: «Я понимаю, какое потрясение пережила госпожа Кристиансен, но не могу поверить в виновность господина Джефферсона. Он был исключительно доброжелательным и приветливым клиентом, и все в “Чик-чик” его очень любили. Я надеюсь всей душой – и в память моего дяди, – что скоро выяснится, как все было на самом деле».
Однажды утром Джефферсон испытал настоящий шок. В газете на первой полосе красовалась его фотография, и какая! Должно быть, откопали в архивах. Шесть лет назад он занял первое место на конкурсе выпечки, и его засняли, когда он демонстрировал свой черничный пирог – со смущенной улыбкой, но уже победоносно торчащим хохолком. Ну можно ли представить хоть на секунду, что этот славный робкий ежик за считаные годы мог превратиться в кровожадное чудовище? Журналист указывал на это противоречие в своей статье и, не выражая прямо сомнения в свидетельстве госпожи Кристиансен, стоял на том, что в отсутствие доказательств и признания в отношении подозреваемого следует держаться презумпции невиновности. Благодарный Джефферсон дал себе слово отыскать этого журналиста и сказать ему спасибо, когда все случившееся станет лишь тягостным воспоминанием.
