Взгляд полицейского стал еще жестче, а правый ботинок начал нервно постукивать по полу. Пассажиры примолкли – и среди безмолвия расслышали глухое «бум… бум…бум…». Звуки доносились из багажника. Потом голос, словно бы очень далекий:
– Откройте…
Прозвучало это приглушенно, но расслышать было можно. Все и услышали, кроме полицейского, который, видимо, был туг на ухо.
– Откройте… пустите… что за беспредел! – послышалось снова, уже чуть громче.
И опять – бум… бум… бум… Который из пленников очнулся? И чем он стучит, когда оба связаны по рукам и по ногам? Головой, наверно. Во всяком случае, момент для этого был ну самый неподходящий.
Тут Кларисса отличилась – и откуда что взялось? Она сама потом удивлялась. Так или иначе, это был гениальный ход: перекрывая нежелательные звуки, она запела, отбивая такт кулаком по борту автобуса:
Откройте! Пустите! Что за беспредел!
Ту-дум-тум-тум!
Та-дам-там-там!
Обе телки, госпожа Фреро и госпожа Перлье подхватили:
Откройте! Пустите! Что за беспредел!
Ту-дум-тум-тум!
Та-дам-там-там!
Вступили мужские голоса, на октаву ниже, а кулаки отбивали такт по жести:
Откройте! Пустите! Что за беспредел!
Ту-дум-тум-тум!
Та-дам-там-там!
Однако нельзя было повторять до бесконечности этот абсолютно бессмысленный припев. Требовались куплеты, и тут блеснул своим талантом господин Хильд. От его импровизаторских способностей зависела судьба товарищей, и уж он не ударил в грязь лицом: его экспромт производил впечатление самой настоящей песни, которая давным-давно на слуху.
Леонардо да Винчи, в темнице
Без вины осужденный томиться,
Проклинал свой удел,
И кричал, и шумел…
Все в тему, и даже в рифму! Весь автобус грянул пришедшийся в самый раз припев, отбивая такт:
Откройте! Пустите! Что за беспредел!
Снова вступил глубокий бас господина Хильда со следующим импровизированным куплетом:
Два ежа за решетку попали,
Но бузить и в тюрьме продолжали,
И протест их гремел
Так, что всем надоел…
– Откройте! Пустите! Что за беспредел! – подхватили двадцать восемь Баллардо, заглушая стук, снова донесшийся из багажника.
Ту-дум-тум-тум!
Та-дам-там-там!
– Ключ! – рявкнул полицейский, сперва было растерявшийся.
Ролан сделал вид, будто уронил только что найденный ключ под сиденье, и Жильбер по-пластунски полез за ним.
– Тьфу ты, вот уже пальцами дотрагиваюсь, а ухватить не получается! У вас, случайно, не найдется вязальной спицы или чего-нибудь вроде того?
Ролан продолжал развлекать полицейского хвалами электровелосипеду, а поскольку остальные распевали во всю глотку, ему приходилось чуть ли не кричать:
– …и есть разные настройки, понимаете, можно регулировать моторную тягу. Например, если подъем пологий, а вы хотите поддержать форму, ставите на минимум, а чуть начинается круча или просто вам становится влом – ха, ха! – вы можете…
Полицейский отер платком лоб. За двадцать лет службы в таможенной полиции ни разу не встречались ему подобные чудики. Лекция о достоинствах электровелосипеда, нестройное пение под железный гром, неуловимый ключ – он чувствовал, что чем дальше, тем меньше владеет ситуацией. Вдобавок – случай небывалый в его карьере! – его спросили, не найдется ли у него, случайно, вязальной спицы или чего-нибудь вроде того! Уже казалось, что он сейчас попросту махнет на все рукой и не станет морочиться с досмотром. Увы, в автобус заглянул его коллега:
– Господин майор, я попробовал открыть багажник… а он и не заперт.
Полицейский испепелил взглядом животных-путешественников и вышел из салона. Пение смолкло. Жильбер вылез из-под сиденья, развел руками и бессильно уронил их. Это означало: «Ну вот, мы сделали все, что могли, и даже больше, но теперь, похоже, погорели».
– Полиция… это из-за зонтика, да? – пробормотал Джефферсон сквозь одурь. – Мне так стыдно… я хотел его вернуть, правда хотел…
Шмитт поспешил его успокоить:
– Да нет, нет, Джефферсон, ни при чем тут ваш зонтик. Спите себе.
Все, кто сидел со стороны обочины, приникли к окнам, чтобы воочию наблюдать за развитием событий. Которое нетрудно было предугадать: через несколько секунд полицейские обнаружат в багажнике связанных людей, и это будет конец света. Всех Баллардо закуют в наручники, затолкают в полицейский фургон, отвезут в Вильбург, там допросят с пристрастием, засудят и засадят в мрачную темницу, по четверо в камеру, и там они могут хоть годами горланить «Откройте, пустите, что за беспредел!» – никто не придет им на помощь. Вот так все и будет.
Поскольку кузен его не в состоянии был ступить на больную ногу, Жильбер вышел вместо него, готовый к худшему. Но, как он частенько говаривал, скверно – это еще не наверно. Майор уже потянулся открыть багажник, как вдруг произошло нечто поразительное: между автобусом и кюветом просвистел неизвестно откуда взявшийся гоночный велосипед. Слегка задев Жильбера, он проскочил между двумя полицейскими. Стриженые волосы велосипедистки торчали космами и были… ярко-рыжие. Пролетая мимо, она протянула руку, сдернула с майора фуражку, надела ее себе на голову задом наперед и, бешено крутя педали, помчалась в сторону Вильбурга. Она выкладывалась на всю катушку, как заправский гонщик, пригнувшись к рулю и разведя локти. Полицейский изрыгнул проклятие и еще много всяких слов, самыми мягкими из которых были «Вот дрянь!». В сопровождении коллеги он бросился в погоню. Но на своих двоих догнать беглянку им нечего было и мечтать. Так что они рванули обратно к своей машине так резво, словно бежали стометровку на Олимпийских играх, вскочили в нее и развернулись на сто восемьдесят градусов, визжа покрышками. Уязвленное самолюбие придавало им резвости. Поплатится эта нахалка за свою дерзость, ох поплатится!
– Нам подождать вас, господа? – с самым невинным видом осведомился Жильбер.
– Проезжайте! – рявкнул майор в открытое окошко. Что означало: «Валите на фиг, вы у меня уже вот где!»
Баллардо не заставили просить себя дважды. Все заняли свои места, а тех, кто не успел устроиться как следует, вдавило в сиденья, так стремительно рванул с места Жильбер. Лисички, сидевшие сзади, обернулись поглядеть, как дела у Роксаны.
