Подумал третий, что державы друг
Обязан доносить на всех вокруг.
И вот – донёс… За безобидный взор
Тебе прочитан смертный приговор.
И жизнь твоя приблизилась к черте…
А ведь никто худого не хотел.
Порою люди, не желая зла,
Вершат настолько чёрные дела…
2. «Это – самый дешёвый раб…»
Следующее утро выдалось холодным. Ветер в кои веки раз стих,
и над пустошью повис влажный серый туман. Не самый густой, бывал и погуще –
стольный город Гарната-кат, где вырос Каттай, стоял на берегу океана, и оттуда
иной раз наползало сущее молоко. Взмахнёшь рукой – и видишь, как между пальцами
завиваются белёсые пряди! Каттаю нравился туман, нравилось приходившее вместе с
ним ощущение тайны и то, какими новыми и непривычными становились знакомые
улицы и дома… Проснувшись и выглянув из повозки, он от души понадеялся, что
господин не прикажет ехать дальше: стёртые ноги Каттая хоть и зажили благодаря
мази, однако оставались ещё нежными, отдых пришёлся бы им кстати… Но нет –
Белир уже взнуздывал и седлал лошадь хозяина. Путеводная колея дороги была
отлично видна, она не даст заблудиться, и Тарким объявил, что не намерен терять
даже часть дня, пригодную для путешествия.
– А то мало ли какую задержку пошлёт нам назавтра
Лунное Небо! Ещё не хватало вправду угодить на обратном пути в снегопад, ибо
как можем мы доподлинно знать, который день будет свыше для этого избран!
Книги книгами – а десяток дней Тарким всегда держал про
запас. И разбазаривать попусту этот запас вовсе не собирался, понимая, что тут
ценой может стать жизнь.
Немного позже Каттай завладел миской каши и двумя
деревянными ложками и направился, обходя лагерь, туда, где вчера стояла
двухколёсная клетка. Она никуда не делась за ночь. Возле неё Каттай заметил
Таркима и Харгелла. Оба смотрели себе под ноги, разыскивая что-то в траве.
Каттай подошёл к надсмотрщику и шёпотом спросил его:
– Господин мой, что потерял наш почтенный хозяин?
Сперва Харгелл хотел отмахнуться от услужливого мальчишки,
но всё же решил, что зоркие глаза юнца всяко не помешают в поисках, и ответил:
– Ключ от клетки. Должно быть, вчера выронил из кошеля.
…Ключ. Маленький железный ключ, тронутый ржавчиной и
утративший способность блестеть. С обрывком конопляной верёвки, привязанным к
колечку… Мысленно Каттай сразу увидел его. Он поставил миску и, отойдя на несколько
шагов в сторону, вправду поднял ключ из травы.
– Вот он, мой господин.
Двое мужчин подняли головы, Тарким взял ключ и удивлённо
кивнул, а Харгелл хмыкнул:
– Уж не ты ли стибрил его и теперь подбросил, чтобы
заслужить похвалу?
Каттай отчаянно покраснел и ответил не надсмотрщику, а
самому Ксоо Таркиму:
– В доме прежнего господина ничтожного раба часто
хвалили за то, что он находил пропавшие вещи…
Харгелл недоверчиво мотнул бородой, но больше ни в чём
подозревать Каттая не стал и ушёл вслед за Таркимом. Каттай подобрал миску и
ложки и подошёл к клетке.
Волчонок так и трясся от холода, глаза у него были красные,
опухшие от бессонной ночи и слёз, и одно ухо, побагровевшее, казалось вдвое
больше другого – Харгелл съездил-таки его палкой, доказывая свою ярость. Щенок
выглядел ещё хуже. Он посмотрел на протянутую миску и отвернулся, еле заметно
покачав головой. Пёсий вой не прошёл ему даром. Разбитые губы запеклись двумя
чёрными бесформенными струпьями, неспособными касаться даже остуженной пищи. И
уже было видно, что один передний зуб ему вышибли. Харгелл? Или?..
Каттай принёс Щенку большую кружку воды. Тот медленно выпил
её, а потом вдруг сказал по-сегвански:
– Спасибо.
Волчонок давился и хлюпал носом, но всё-таки съел всю кашу
один.
Всё утро, пока солнце, пробившееся сквозь облака, не
разогнало туман, Каттай ехал на козлах рядом с возницей. Седоусый сегван
показался мальчику странно задумчивым. Его настроение передавалось коням, а
может, всему виной был туман: мохноногие гривастые лошадки шагали ещё неторопливей
обычного, и чмоканье возчика не добавляло им прыти. Коников взбадривало лишь
резкое щёлканье кнута, проносившегося над одинаковыми рыжеватыми крупами. На
жёстких щетинках грив оседали капельки влаги.
– Дядя Ингомер, тебя что-то тревожит? – спросил наконец
Каттай (возчик был из свободных, но разрешал называть себя просто по имени,
потому что Каттай ему нравился). – Ты тоже боишься, что снег ляжет раньше
обычного?
«Если другие кажутся невесёлыми, постарайся разузнать о
причине, – говорила мать. – Может статься, истина не столь ужасна,
как представляют иные. А если она и вправду страшна, ты хоть будешь знать, чего
следует опасаться…»
– Снег!.. – буркнул возница. – Ты
когда-нибудь бывал в горах, паренёк?
– Нет, – сознался Каттай.
– Здесь, на равнине, снег выпадает только затем, чтобы
без следа растаять под солнцем, когда приходит весна. В горах же зима стоит
круглый год, лишь становится то крепче, то мягче. Там снег пополняет тела
ледяных великанов. Эти великаны коварны и охочи до жестоких забав…
Каттай, правду молвить, лёд-то видел только по праздникам
Зимнего Солнцеворота, когда на базарной площади от щедрот шулхада народу
раздавали «сладкую радость» – битые круги подслащённого замороженного молока.
Готовили его, говорят, где-то далеко, в горах нардарского пограничья, а ко
двору доставляли на быстрых лодках, несомых течением полноводной Гарнаты.
Друзья отца, могучие каменотёсы, дружным клином шли в давку и щедро делились
удивительным лакомством. Поэтому всё связанное со льдом и морозом было для
Каттая окрашено сладостью. И даже теперь, когда он попробовал вообразить
ледяных великанов, они представились ему изваянными из молочно-белых искрящихся
глыб, пахнущих праздником.
– Если хочешь побольше узнать о снеге и холоде, спроси
у нас, островных сегванов! – продолжал Ингомер. – Мы-то всё знаем об
этом проклятии мира. Мы живём на севере, и у нас, чтобы встретить ледяных
великанов, не нужно подниматься за облака. Это оттого, что наши острова
расположены совсем рядом с краем земли, там, где на неё опирается небо. Небо
над Островами – как наклонная крыша, видишь?.. – Сегван сложил две ладони,
чтобы Каттаю было понятней. – Облака застревают под ней, и из них всё
время сыплется снег…
– И умножаются великаны, – тихо проговорил Каттай.
– Вот именно, умножаются. И ещё распухают, точно
обжора, который заедает пиво блинами. Этот обжора скоро перестаёт влезать в
своё прежнее платье, так?
– Так. – Каттай вспомнил супругу прежнего
господина, вечно примерявшую свой девичий поясок: подобных поясков ей теперь понадобилось
бы штуки четыре.
