Гвалиор вытащил из-за пазухи фляжку.
– На, выпей. Станет теплее.
Тиргей кротко улыбнулся и протянул руку мимо фляжки.
– Спасибо…
Тем временем возле венна закрутилась в воздухе большая, с
голубя, летучая мышь. Когда-то все они казались ему одинаковыми, но теперь он
выучился их различать. Этот молодой самец был доверчивей и любопытней других.
Он не пытался уволочь у Пса еду, но всякий раз, когда тот брал в руки кусок,
подлетал, садясь иногда на самый рычаг ворота, и внимательно наблюдал. Сначала
венн прогонял его: «Самому мало!» Потом однажды увидел, как аррант предложил
зверьку крошку, а тот съел. «Если у тебя живот не принимает, мне бы
отдал», – зло подумал Пёс, но тотчас устыдился. В памяти всплыли сказания
мудрых старух о Великой Ночи, длившейся, как известно, тридцать лет и три года.
О том, как звери выходили из заметённых снегом лесов к жилищам людей в надежде
на пропитание и тепло – и люди с ними делились…
С тех пор венн всякий раз протягивал пещерному летуну на
ладони крохотную толику пищи. Тот пока ещё страшился брать прямо с руки,
опасаясь подвоха. Серый Пёс клал ему крошки на бревно ворота. День ото дня
маленький охотник садился всё ближе…
Гвалиор упёрся ладонями в ворот, налёг и начал толкать,
давая Псу короткую передышку. Он всегда так делал, когда ему удавалось их
навестить.
– Скажи, что за работы происходят поблизости? –
спросил надсмотрщика Тиргей. – Мы всё время чувствуем сотрясения…
– Штрек новый рубят, – отозвался нардарец. –
Выше уровнем. Жила там одна очень хитрая, с другой стороны подобраться хотят.
Только камень очень уж ненадёжный. Всё время глыбы вываливаются.
Тиргей с досадой хлопнул себя по колену.
– Взялись всё-таки!.. Ох, накличут беду! Говорил же я и
Шаркуту, и Церагату – там такого обвала можно дождаться…
Всем троим вспомнилась давняя история с двадцать девятым
уровнем и огненными опалами. Но вслух о ней не упомянул никто. Распорядитель и
старший назиратель сами в опасный штрек точно уж не полезут. И надсмотрщиков не
пошлют. А жизни рабов, чьей кровью будут политы добытые камни, для того и
другого значат очень немного…
Серый Пёс слушал молча. Он несколько раз бывал под обвалом.
Дважды ему удавалось ощутить грозное напряжение нависших слоёв и вовремя
отскочить прочь, выдёргивая с собой напарника – безногого калеку. Один раз их
всё-таки накрыло, и Пёс полсуток простоял на четвереньках, удерживая
придавившую глыбу, – пока их с халисунцем не откопали. Собственно,
откапывали не их. Жила там была уж больно хорошая, и её не захотели терять…
Венн отнял от бревна одну руку, щипнул чуть-чуть хлеба и
протянул плясавшему в воздухе зверьку. Тот быстрее заработал крыльями… и Серый
Пёс впервые ощутил прикосновение его коготков. Пушистое чёрное тельце так и не
опустилось всей тяжестью ему на ладонь, перепончатый летун ещё не вполне
утратил настороженность, но острая мордочка всё-таки ткнулась в руку человека,
схватив угощение. Зверёк перелетел на бревно и стал чинно есть, придерживая
кусочек когтистыми сгибами крыльев… Серый Пёс вспомнил собак, живших у него
дома, вспомнил своего любимца – косматого кобеля знаменитой веннской породы,
огромного, небрехливого волкодава, наделённого редкой свирепостью и
благородством… Ну то есть как сказать – «своего»? Венны рода Серого Пса
полагали, что принадлежат своим собакам не меньше, чем те – им. А то и поболее.
Как родичи отца, Снегири, и красногрудые птицы, безбоязненно залетавшие в избы…
Кто чей? Поди разбери… Кобель был стар. Он родился в ту же весну, что и его
двуногий побратим. Когда мальчик учился ходить, он придерживался за длинную шерсть
терпеливого друга. Когда подрос – стал ходить с ним на охоту, и разумник-пёс
присматривал за сорванцом, чтобы тот глупостей каких не наделал… Как он
степенно и бережно брал лакомство из руки. Чуть касаясь, вежливо, осторожно – и
не заподозришь рядом с ладонью двухвершковых клыков, готовых мгновенно
обнажиться при шорохе незнакомых шагов!.. Последний раз мальчик-Пёс видел
побратима при свете пламени, лизавшего крышу общинного дома. Кобель, утыканный
стрелами, так и не разомкнул зубов на горле загрызенного сегвана…
– …Ты только из-за нас не лезь, пожалуйста, на
рожон, – сказал Гвалиору Тиргей. И добавил, мягко улыбнувшись: – Что же мы
делать-то будем, если Церагат обозлится и тебя выгонит?.. Как есть пропадём…
У летучих мышей, обитавших под сводом пещеры, появились
детёныши.
– Вот это да! – изумился Тиргей, когда сверху
начал раздаваться пронзительный писк и Серый Пёс объяснил арранту, в чём
дело. – Стало быть, я не ошибся в расчётах и наверху сейчас действительно
начался месяц Тучегонителя!.. Кстати, знаешь ли ты, брат мой, что мыши
обыкновенно избирают в качестве родильного чертога одну какую-то пещеру – и
поколение за поколением возвращаются только в неё, чтобы дать жизнь очередному
потомству?
– Хорошую же пещеру они для этого присмотрели… –
проворчал венн.
Тиргей развёл руками.
– Возможно, друг варвар, они жили и рожали здесь за
много веков до того, как в эти горы пришли первые люди!
Крылатый самец, научившийся доверять Серому Псу, уселся на
ворот между его ладонями и громко заворковал. В голосе зверька венну отчётливо
послышалась гордость. «Не иначе, отцом стал? Или старшим братом новорождённого
малыша?..»
– А ты дарил когда-нибудь жизнь? – вдруг спросил
он арранта.
– Любовь – дарил, – улыбнулся Тиргей. И добавил с
покаянной усмешкой: – Ведь каждый раз, дурень, боялся, кабы чего не случилось.
Ребёнка то бишь… А теперь как подумаю, что там, может, дочка или сынок уже
бегает, так на душе и потеплеет. Всё-таки… продолжение. – Он не стал
спрашивать Серого Пса, изведал ли тот чудо, именуемое благосклонностью женщины.
Тиргей помнил мальчика двенадцати лет от роду, посаженного в деревянную клетку.
– Эта ваша Прекраснейшая… – начал было венн. Но
осёкся и замолчал: в памяти всплыл разговор на поляне окаменевшего леса.
– Я помню, ты как-то спрашивал про Неё, – сказал
аррант. – И я ещё тебя осмеял, что, мол, за выродок тебе наплёл, будто Ей
ставят страшные храмы в дебрях лесов и поклоняются с кровавыми жертвами… Не
сердись. Я не хотел обидеть тебя. Я не подумал о том, что у вас, должно быть,
столь же мало известно о нашей стране, как и у нас – о веннских лесах.
Понимаешь, всякий человек видит свою родину центром Вселенной, а остальное
мироздание – захудалыми окрестностями. Каждый полагает свой народ избранным
среди прочих и думает, что о нём не слыхал только полный невежда…
«Особенно если этот народ создал могущественную державу,
если его корабли посетили все уголки подлунного мира, а слово „аррант“
сделалось почти равнозначно слову „учёный“. Мы впали в соблазн неумеренной гордости
и стали считать, что уж нас-то просто обязан знать каждый. Знать, восхищаться и
завидовать. Мы залюбовались собственной мудростью и, кажется, утрачиваем
способность слушать других…»
