– Но… как же? – выговорил Гвалиор. Для него,
коренного нардарского горца, свадьба без трёхдневного пира и подарков всем
родственникам была как бы и не свадьбой вовсе, а… чем-то ненастоящим. Игрой понарошку…
Вроде как у ярмарочных лицедеев, когда один другому при всём народе рубит
голову большущим мечом… а потом оба идут лакомиться пивом в трактир…
– А вот так, – пожал могучими плечами
Харгелл. – Сказано, государь уважает и чтит обычай предков, но и бедствие,
происходящее от его ревностного исполнения, спокойно видеть не может… Ну, и
немилость Священного Огня, если вдруг таковая случится, падёт пусть на него
одного, а не на народ. Вот так-то… Короче, Эреза твоя с Марием тут же… Они,
если честно тебе сказать, уже года два как друг по дружке вздыхали…
«Два года! Пока я тут нам с ней на свадьбу копил!..»
Вслух Гвалиор не сказал ничего, продолжая рассматривать
колечко, лежавшее у него на ладони. В жилом покое, полагавшемся ему на руднике,
хранилась запертая шкатулка с камнями. Честно купленными в счёт заработка.
Хранитель Сокровищницы на эти бы камешки самое большее плюнул, но Гвалиор
каждый вечер любовно раскладывал их перед собой на столе, заново составляя
украшения для Эрезы… Всё представлял, как она будет в них выглядеть… Что
подойдёт к её русым волосам, что – к зелёным глазам… «Ох, Священный Огонь и
Чёрное Пламя! Зачем всё?!.»
Харгелл продолжал рассказывать. Он-то сам был женат уже лет
пятнадцать и только жалел, что новый закон опоздал к его собственной свадьбе. И
жил бы небось побогаче теперешнего, и на проклятую работу – в надсмотрщики – не
пошёл… Сидел бы дома с женой, вишни в садике собирал!
Впрочем, волею государя кониса устанавливался новый порядок
возврата долгов теми, кто уже был женат, – дабы и нынешний закон соблюсти,
и тех, кто когда-то помог нищему жениху, не обидеть. Харгелл, увлёкшись, только
собрался поведать об этом двоюродному племяннику, но вовремя заметил, что тот
перестал его слушать.
– Письма никакого не написала? – всё тем же ровным
голосом спросил Гвалиор.
– Письмо!.. – спохватился Харгелл. Сунул руку за
пазуху и вытащил коричневатый лист, сложенный в несколько раз и порядком
измятый. – Ну да, конечно. Держи. Только не от неё, а от матери.
– Спасибо, дядя Харгелл, – кивнул Гвалиор. –
Ну, поеду я. Меня там подменили, вернуться надо бы…
Ромашка бродила поблизости нерассёдланной, щипала короткую,
но сочную горную травку. Ей, как всякой лошади, кормиться нравилось куда
больше, чем таскать на себе человека, но привычка к покорности была выработана
поколениями – кобыла трусцой подбежала на зов и ткнулась мордой в руку
нардарца. Гвалиор рассеянно погладил мягкий нос, поскрёб пальцами густую,
подстриженную ёжиком гриву… «Зачем всё?..» Короткий вопрос, на который не было
ответа, звучал и звучал, словно эхо под сводами обширной пещеры. Гвалиор молча
забрался в седло, и Ромашка деловито зашагала обратно к воротам.
Вереница усталых рабов доплетётся туда ещё не особенно
скоро…
Потом говорили, что первым поднял тревогу мальчишка-надсмотрщик,
которого Гвалиор так и не явился сменить. Тогда нашлись видевшие, как нардарец
спускался по рудничным лестницам вниз, покачиваясь и что-то бормоча.
Обеспокоенный Церагат отправил людей на нижние уровни. И на двадцать седьмом
почти сразу кто-то поднял небольшой аметист, заключённый в сеточку из
серебряных нитей, – камень, спасающий, как всем известно, от опьянения. В
нескольких шагах обнаружилась и фляжка, из которой Гвалиор его вытряхнул. Она
была пуста, но из неё пахло вином.
И самоцвет, и фляжка валялись совсем рядом со входом в
Бездонный Колодец.
Харгелл очень винил себя в происшедшем и хотел сразу лезть
за племянником, но его удержали.
– Ты не жил здесь, под землёй, ты не понимаешь, –
сказал Церагат. – Может, твой родственник ещё жив, а может, Скрытые уже
сожрали его тело и завладели душой. Ты смел и силён, но туда смогут проникнуть
лишь те, кто знает тайную жизнь недр. Только опытные исподничьи… Да и они
скорее всего назад не вернутся. Эй!.. Объявить всюду!.. Если кто из рабов отважится
пойти в Бездонный Колодец и доставит Гвалиора живым – получит свободу!..
Южный Зуб загудел снизу доверху.
Подобного не помнило не только нынешнее поколение каторжан;
ничего похожего не сохранили даже бережно передаваемые легенды времён Горбатого
Рудокопа и Белого Каменотёса. Случалось, люди уходили в Колодец, но вышедших из
него не было. Там, в глубине, таился пробитый Горбатым лаз наружу из рудника. А
на пути к нему подстерегало множество погибелей. Таких, что обычному человеку
туда лучше было и не соваться…
И вот теперь рабам предлагали исполнить неисполнимое. Пойти
и вернуться. Да ещё вернуть добровольно заплутавшего в чертогах Хозяйки Тьмы…
И за это обещали СВОБОДУ…
Довольно долго никто не откликался на посулы глашатаев
Церагата. Потом как прорвало: охотники начали вызываться один за другим.
Большинство было отвергнуто прямо на месте – всякие немощные и больные,
решившие попытать счастья просто потому, что нечего осталось терять. Тех, от
кого можно было дождаться толку, повели к Церагату. Старший назиратель
придирчиво оглядел всех, в сорок петель выругал своих бестолковых посыльных – и
выбрал двоих. Эти двое стояли теперь возле чёрной, с призрачно-радужным
блеском, стены штрека на двадцать седьмом уровне и слушали Церагата.
Один был рыжеволосый молодой аррант, тонколицый и кудрявый,
как многие его соплеменники. Он заметно хромал из-за некогда раздробленной, а
потом неправильно сросшейся ступни. По этой причине его чуть не обошли
Церагатовы подручные… за что старший назиратель прилюдно обозвал их никчёмными
дармоедами и пустой породой, годной только в отвал. Аррант ещё пытался не
опуститься до животного существования. Он выглядел опрятнее многих, работавших
рядом, и даже побитая ранней сединой борода, простиравшаяся по щекам чуть не до
глаз, выглядела не такой длинной и косматой, как у других.
– Пойдёшь вот с этим, Тиргей, – сказал ему
Церагат.
Аррант не сдержал усмешки. Старший назиратель прекрасно
знал, как его на самом деле зовут, однако все четыре года Тиргей слышал из его
уст лишь свою невольничью кличку – «Рыжий». По имени же удостоился только
теперь…
Потом он посмотрел на своего будущего напарника и едва не
попятился, вспомнив про себя сандалии Посланца, столько раз уносившие своего
божественного хозяина от беды.
Перед Тиргеем стоял молодой раб, ещё по-мальчишески
угловатый, но в ручных и ножных кандалах опасного. На ошейнике у него висела
особая бирка, означавшая, что уже здесь, на руднике, он убил человека. Даже и
теперь надсмотрщик держал наготове копьё, направленное ему в рёбра. Кандальник
сумрачно, исподлобья, поглядывал на арранта, и ничего доброго этот взгляд,
по-видимому, не сулил. Тиргей присмотрелся и понял, что из них двоих юный
варвар был гораздо более сильным. «Да он же меня пристукнет и съест, чтобы
продержаться и дойти до потайного лаза Горбатого…»
