По крайней мере невольники в это верили свято…
Надсмотрщик Гвалиор неторопливо шагал вдоль длинной вереницы
позвякивающих цепями каторжников. Он жил в Самоцветных горах вот уже скоро
шесть лет, и рабы хорошо знали его. Всем было известно – он не начнёт без дела
орать и размахивать во все стороны кнутом. Оттого, когда он сопровождал
невольников с одних выработок на другие, они вели себя смирно и шли, куда он
приказывал, не затевая препирательств и ссор. Чтобы в следующий раз к ним не
приставили какого-нибудь зверюгу, назначенного Церагатом… Оттого и сам Гвалиор,
вместо того чтобы настороженно озираться и держать оружие наготове, просто шёл,
думая о приятном. Скоро в очередной раз приедет благородный саккаремец,
добродетельный купец Ксоо Тарким. С ним прибудет двоюродный дядя Гвалиора,
Харгелл. Он увезёт домой скопившийся заработок и письмо для невесты. А Гвалиор
получит ответ девушки на послание, написанное им в прошлом году…
Какой она стала теперь, его Эреза? Наверное, повзрослела,
стала полнотелой красавицей. Была ведь совсем девчушкой, когда расставались…
Пугливой, голенастой девчушкой…
Гвалиор нахмурился, вздохнул и подумал о заветной фляжке с
аметистом на донце, сохраняемой во внутреннем кармане одежды. Правду молвить,
письмо, полученное год назад, его не слишком обрадовало. Гвалиор читать умел
плохо, он, собственно, кроме этих её писем, ничего и не читал. Зачем ему, он
ведь не рудослов, не разметчик и не мастер гранильщиков… Но даже будь он
грамотеем из грамотеев, таким, как Шаркут, – легко ли с определённостью
рассудить по короткой грамотке, нацарапанной даже не самой девушкой, а с её
слов соседом?.. Которому скромная нардарская невеста, конечно, ни за что не
доверила бы сокровенного?..
И всё-таки… Он долго не мог понять, что же ему не
понравилось в её письме, но потом сообразил. Она обращалась словно бы не к
будущему супругу, а к чужому человеку, с которым ей приходится быть милой и
вежливой не по душевной склонности, а просто потому, что так принято…
Наверное, Гвалиор вовсе поглупел от рудничного смрада, вот
ему и мерещилось. Конечно, она просто отвыкла и немного подзабыла его за все
эти годы. А может, даже чуточку побаивается его нынешнего, ждёт и в то же время
страшится его возвращения. Она помнит застенчивого и ласкового паренька, а
вернётся матёрый мужик, огрубевший, видевший мир, привыкший к дракам и ругани.
Как принять его, как заново разглядеть в нём того, кого украдкой целовала
когда-то?..
«Здравствуй, Эреза, – в тысячный раз начал он мысленно
повторять своё давным-давно приготовленное послание, и по телу безо всякого
вина разбежалось тепло. – Мне осталось здесь служить год, самое большее
два. Тогда я вернусь вместе с дядей Харгеллом, и мы сыграем нашу свадьбу. Не
очень пышную, но перед людьми будет не стыдно…»
Голова длинной цепочки кандальников преодолела последнюю
ступеньку довольно крутого хода и выползла в обширный зал. Гвалиор оставил
радостные мысли о будущей свадьбе и поспешил вперёд. В этом зале имелась
«святая» площадка. А значит, следовало держать ухо востро.
Большая пещера была хорошо освещена. Вернее, здесь горели
всё те же масляные светильники, что и повсюду, и не в большем
количестве, – просто камень и свисавшие с потолка сталактиты были почти
совсем белыми в тех местах, где их не успела покрыть жирная копоть. Поэтому
здесь всегда казалось светлее, чем в соседних залах, прогрызенных водой в бурой
и почти чёрной породе.
И Гвалиор сразу увидел, что сбылись его худшие ожидания. По
краю «святой» площадки прохаживался молодой надсмотрщик, которого Гвалиор очень
хорошо знал. Этого парня – тогда ещё мальчишку – привёз на рудник всё тот же
торговец рабами, Ксоо Тарким. С тех пор прошло четыре года. Мальчишка стал
молодым мужчиной, ловким, широкоплечим. А кроме того, жестоким и очень опасным.
Настолько, насколько может быть опасен сын дикого племени, отошедший от порядка
жизни, установленного предками. Любимец и выученик Церагата по-прежнему
оставался рабом, но среди надсмотрщиков рабов была половина, и свободные не очень-то
задирали перед ними носы. Так гласил воистину мудрый закон, существовавший
столько же, сколько и сам рудник. Надсмотрщики должны быть заодно. А уж если
приспичит выяснять между собой отношения – то как мужчина с мужчиной, а не как
хозяин и раб. Так вот, насколько Гвалиору было известно, с этим парнем
предпочитали не связываться. По мнению многих, он очень хорошо соответствовал
своему родовому прозвищу: Волк.
Как раз когда Гвалиор выбрался по крутым ступенькам из
дудки, Волк похлопал себя руками по бёдрам и с широкой ухмылкой обратился к
кандальникам:
– Эй, крысоеды! Ну что… это самое… хочет кто-нибудь на
свободу?..
Это был ещё один закон, испокон веку чтимый в Самоцветных
горах. Иногда надсмотрщиков тянуло развлечься, и тогда кто-нибудь из них
предлагал рабам поединок, ведь истинный вкус удовольствию доставляет некоторый
оттенок опасности. Вызвавшегося раба расковывали, и он – с голыми руками или с
камнем, выхваченным из-под ног – должен был драться против надсмотрщика,
вооружённого кнутом и кинжалом, а нередко ещё и в кольчуге. Тем не менее
желающий находился всегда, ибо тому, кто побьёт надсмотрщика, обещали свободу.
Длился же поединок до смерти. И тот, с кого перед сражением снимали оковы,
знал, что больше ему их не носить. Он или выйдет на свободу, или погибнет. До
сих пор, как все отлично знали, надсмотрщики побеждали неизменно: таким путём
на свободу за всю историю Самоцветных гор не вышел ещё ни один человек. Однако
раб для поединка раз за разом отыскивался. Иные думали – кто-то же станет
когда-нибудь первым, так почему бы не я? Всё должно с кого-то начаться, так
почему не с меня?.. Для других схватка с надсмотрщиком становилась способом
самоубийственной мести…
Гвалиор лишь досадливо покачал головой, когда из вереницы,
которую он сопровождал, отозвался дрогнувший от волнения голос:
– Найдётся!
Говорил молодой вельх, проведший неполный год под землёй. «А
ведь чуял я, что этим всё кончится!..» Вельх, как многие его соплеменники, был
отчаянным, горячим и дерзким до безрассудства. Гвалиор не единожды отводил от
него гнев других надсмотрщиков, спасая от порки, а может быть, и от смерти.
Паренёк, однако, всё же нашёл где свернуть себе шею. Соседи-кандальники
невольно от него откачнулись, а он остался стоять гордо и прямо, отделённый ото
всех незримой стеной одиночества… и обречённости. Уж таков был этот народ.
Герои вельхских сказаний шли в свою последнюю битву, сопровождаемые целым хором
знамений и пророчеств, сулящих погибель. Им снились недобрые сны, а верные кони
не желали становиться в колесничную упряжь и обнюхивали хозяев, роняя горькие
слёзы… Какие сны посещали в эту ночь юношу-вельха, никто уже не узнает. «Не
терпится тебе на тот свет, – мысленно плюнул Гвалиор. – Что ж…» Он
знал, как звали парня. Мал-Нахта. Мал-Нахта из семьи Белой Гривы, осевшей на
востоке, на самой границе Вечной Степи.
Гвалиор ничего не смог бы сделать для него, даже если бы
захотел. Вызвавшемуся на поединок обратной дороги нет.
