Блэр глубоко вздохнула – последний вздох пациента, знающего, что этот вздох последний, вот-вот подействует анестезия и утащит на дно, на дно, на дно.
– Я видела, – прошептала она так тихо, что я едва расслышал.
– Чего видела? – переспросил из заднего ряда Бобо.
– Видела, – повторила Блэр. – Гуся. Висел на дереве сегодня утром. Мне стало дурно.
Последние слова она произнесла, смущаясь, – как я подозревал, не потому что опасалась насмешек, но потому что палачом, вполне возможно, был ее наставник.
– Пари держу, ты не откажешься от гусятинки на Рождество, – перешел в атаку Бобо, к восторгу всей группы поддержки в заднем ряду. – Пари держу, еще и добавки попросишь.
Хотя, судя по худобе Блэр, она никогда не просила добавки – ни гусятинки, ни чего-либо еще, – она не воспротивилась обвинению и даже, похоже, не обратила на него внимания. Я видел, что она уже сдалась и мечтала поскорее покинуть поле битвы. Если Блэр на кого и злилась, то на меня. Вернее, злилась бы, если бы думала, что у нее есть на это право.
– Блэр! – сказал я.
– Прошу вас! – прошептала она, но не к тому человеку обратилась с мольбой.
– Вам стало дурно, – повторил я, отметив, что она и сейчас выглядит не очень. – Но скажите, удивились ли вы при виде повешенного на дереве гуся?
Поначалу она не поняла мой вопрос. Я пытаюсь ее подловить? Ведь я частенько норовлю подловить студентов, они все это знают. Если она ответит, что была удивлена, не продемонстрирует ли тем самым, что принимала мои угрозы за пустой треп? Если же скажет – нет, не была удивлена, тем самым покажет, что считает меня способным на насилие? Не было никакого выхода из этой ловушки, так или иначе – оскорбить преподавателя.
– Ответьте честно!
– Да, – сказала она – надеюсь, честно. – Я удивилась.
– Почему?
Снова глубокий, мучительный вдох. Она уже сделала несколько таких вдохов после того, который, как она опасалась, мог стать последним перед обмороком от ужаса.
– Я не верила, что вы это сделаете.
В этот момент я мог бы изменить угол атаки и выручить Блэр. Что мне мешало? Почему не снять с крючка лучшую мою студентку? Зачем ее мучить? Рядом с ней сидел тоже неплохой студент, и он как раз поднял руку. Я мог обратиться к нему.
– Так почему? Почему вы думали, что я этого не сделаю? Я же обещал, ведь так?
Она сидела в первом ряду, и я вышел из-за своего стола и встал возле нее, навис над ней. Девушка немного напоминала мне Лили в молодости, когда мы вместе размахивали плакатами, вот только Блэр начисто лишена стальной воли, готовности биться. Воздух был пропитан ее унижением, и я словно вышел за пределы своей оболочки и наблюдал сцену со стороны, объективно. Мне представилось, что за дверью стоит Финни, как я стоял на днях под дверью его аудитории, и возмущается моей манерой вести занятия еще больше, чем я – его.
Вновь заговорив, я постарался понизить голос, смягчить тон, но в итоге вырвалось какое-то карканье. Я смотрел глазами Финни-человека, а говорил сквозь сдавленную гортань Финни-гуся.
– Ведь так?
Блэр не ответила, не сделала никакого ответного жеста – кто бы попрекнул ее за это?
Я попрекну.
– Блэр, – как можно спокойнее сказал я. – Вы правы. Но правота ничего не стоит, если не высказать ее вслух.
– Так считайте меня неправой, – ответила она, вытащила из-под стула рюкзак и принялась торопливо запихивать в него свой скарб.
Все уставились на нее. Никому уже не было дела до моего вопроса. Я отступил, пропуская Блэр, и она с ошеломительной скоростью и грацией скрылась за дверью.
Опять моя реплика, но как же трудно шевелить губами:
– Кто ответит, почему Блэр была права, когда удивилась, несмотря на мои публичные угрозы?
Никто не шевельнулся, не попытался ответить, даже юноша, что недавно тянул руку и на которого я так долго не обращал внимания. Молчание прервал звонок.
– Потому что, – без особой уверенности сказал я, – это была комическая угроза, не всерьез. Потому что мужчина, грозивший убивать по утке в день, пока не получит бюджет, был в очках с накладным носом. Потому что нет никакого смысла в том, чтобы осуществлять комическую угрозу, переводя ее в плоскость серьезных последствий.
Не стоит и говорить, что мы остались при том, с чего начали, – не убедили друг друга. Мой довод – комедия и трагедия не смешиваются, они остаются различны во всех проявлениях – противоречил их опыту. А может, и моему опыту противоречил. Эти студенты наблюдали, как семинар начался с низовой комедии, а закончился чем-то если не серьезным, то уж точно не забавным. Они гуськом потянулись к двери, мрачные, растерянные. Замыкающий – Бобо. Он остановился у моего стола, наблюдая, как я убираю в сумку сочинения.
– Можете не аттестовать меня, если хотите, – сказал он, – но с ней вы пакостную шутку проделали.
– Молодец, Бобо. – Я поднял на него глаза. – Только что вам удалось сформулировать вполне убедительную этическую позицию.
На этаже кафедры английской литературы люди начинали собираться возле кабинетов, готовясь к кафедральному собранию, до него оставалось двадцать минут. Вернулся, как обещал, Пол Рурк – кучковался с Финни и Грэйси в дальнем конце коридора. Тедди, на обратном пути из аудитории, проскочил с опущенной головой и поспешно скрылся в своем кабинете, захлопнув за собой дверь. Нигде было не видать ни Джун, ни Илионы.
Рейчел, к величайшему моему сожалению, уехала забирать сына из школы. Она оставила стопочку сообщений и записку от себя, элегантным своим почерком: «Удачи? Позвоните мне потом? Расскажете, как все обошлось?» Я не удержался от улыбки. Вопросительные знаки даже в записке. Может, на самом-то деле причина не в ее неуверенности? Может, Рейчел распознала неоднозначную ситуацию, понимала, что в нынешних обстоятельствах «удача» может подразумевать победу моих противников. Возможно, она даже подозревала, что я еще обдумываю, стоит ли воспользоваться инструкцией по процедуре отзыва главы кафедры (Рейчел добросовестно распечатала ее для меня) или же нет. «Извините за безобразие на потолке? – гласила далее записка. – Я позвонила на завод? Плитку заменят завтра?»
И точно, прямо над моим столом недостает в потолке большой прямоугольной плитки – видимо, в это отверстие прошел насквозь один из рабочих, занятых детоксикацией корпуса современных языков. Зазубренные осколки плитки торчат из корзины с мусором. Даже некоторое облегчение – соотнести дыру в потолке и плитку в корзине для бумаг, а то я никак не мог понять, почему в воздухе висит мелкая пыль. А еще мне хотелось бы знать, остался ли еще кто-нибудь там, наверху? Я залез на стол и заглянул в темную пещеру на потолке. Вроде бы все тихо. Видимо, специалисты по удалению асбеста сверхурочно не трудятся.
Пока я стоял на столе, уставившись во тьму, у правой моей пятки зазвонил телефон. Я видел, что мигает огонек, звонок был на внешнюю линию, Рейчел, но все же я слез со стола и взял трубку. Если спросят меня, притворюсь, будто меня тут нет.
