Фил покачал головой:
– Подождем результатов анализа.
– Да включи же! – Я подался вперед, чтобы нажать на кнопку.
– Не надо, – остановил он меня. – Пальпируя прямую кишку, я нащупал асимметрию, которая меня беспокоит. Незначительную. Возможно, ничего там и нет.
Как это объяснить? Как объяснить странное возбуждение при этой вести? Страх? Разумеется. Но было что-то еще, и это «что-то еще» я не мог объяснить. Потому что страх, конечно же, в такой ситуации был бы совершенно адекватной эмоцией. Беспримесный страх смерти удовлетворил бы Уильяма Оккама, а значит, должен бы удовлетворить и меня. Мы же говорили о моей бренности. Нет нужды усложнять, нет нужды умножать сущности, нет нужды трепетать в предвкушении. И все же – трепет восторга. Я почувствовал возбуждение, которое шевельнулось в паху и распространилось наружу и вверх, как моя запертая моча.
– Какова же третья версия? Я уже умер и это все тебе снится?
– Третья версия – наименее вероятная, такие случаи редки, – признал он. – Но все же случается, что описываемые тобой симптомы возникают в результате тревожности и стресса.
– Психологически неубедительно, – возразил я.
– И правда, ты вроде бы не тот тип, Хэнк, – согласился Фил. – У тебя нет сейчас серьезных финансовых проблем?
Я покачал головой:
– Насколько мне известно, нет. Чеки выписывает Лили.
– Она и девочки в порядке?
Этот вопрос я предвидел и ответил без промедления:
– В полном.
– Ты не увлекся какой-нибудь студенткой или аспиранткой?
Я заморгал. О склонности моего отца формировать камни я Филу Уотсону говорил, но, если только не случилось очередного провала в памяти, о том, как отец укладывал в постель своих учениц, я ни словом не обмолвился. Откуда у Фила идея, что я мог унаследовать ген супружеской неверности?
– Нет, – постарался как можно убедительнее ответить я. Казалось бы, это несложно. Я ведь не разделил персик с Мег Квигли, так что… – А надо было?
Дурацкий вопрос он проигнорировал.
– Другие симптомы?
– Чего?
– Чего угодно.
Что за черт, подумал я.
– Время ускользает.
Теперь заморгал он.
– В смысле – движется слишком быстро?
– Не совсем. – Я пустился описывать явление, которое привык уже называть провалами. Как я вдруг замечаю, что небольшой отрезок времени прошел, а я его упустил. Например, как в пятницу в кабинете Боди Пай она сидела передо мной и медлила, не зажигая сигарету, – а в следующий миг она спросила меня, куда я унесся, и с ее губ свисал окурок.
– По-моему, это просто рассеянность, – пожал плечами Фил. – Но да, занятно. Тебе сейчас сколько?
– Летом исполнится пятьдесят, – вздохнул я.
Он кивнул, внимательно ко мне присматриваясь:
– Трудный возраст.
– Ты отдашь мне мяч, – заявил я, слегка разочарованный направлением, которое принял наш разговор. Покалывающий жар предчувствия, который разливался по телу, пока речь шла о гипотетической опухоли, схлынул.
– После пятидесяти всем нам место на первой базе, Хэнк.
– Давай-ка разберемся, – сказал я. – Ты считаешь, я не могу мочиться, потому что не хочу играть на первой базе? Такой ты мне ставишь диагноз?
Он нехотя усмехнулся:
– Диагноз я пока не ставлю. Ждем анализа крови.
Тут раздался стук в дверь и заглянула медсестра. Фил вышел к ней в коридор, оставив меня одеваться. Когда я услышал, как голоса их затихают в конце коридора, я щелкнул выключателем, и вновь загорелся экран с рентгеновским снимком. На экране сплошь какие-то абрисы и тени, я не мог разобраться, какая такая асимметрия беспокоит Фила Уотсона. Пока я разглядывал экран, тот покалывающий жар вернулся и распространился до самых кончиков пальцев. Я вынужден был сам себе задать вопрос: есть ли хоть малейшая вероятность, что я хочу умереть?
Фил Уотсон вернулся, и, судя по его лицу, он подозревал, чем я тут занимался.
– Завтра позвоню, сообщу результаты ВПГ, – сказал он. – А пока не переживай.
– Ничего не могу с собой поделать, – сказал я, хотя я не то чтобы переживал. – В конце концов, речь идет о моем любимом органе. И я же интеллигент.
Фил отфыркнулся:
– Это у всех интеллигентов любимый орган.
А ведь он незнаком с моим отцом.
Приехав в Аллегени-Уэллс выручать мистера Перти, я обнаружил, что он пренебрег моим советом бросить трейлер и смыться. Ни трейлера, ни пикапа не было, но, открыв пультом дверь гаража, я обнаружил внутри коробки с книгами моего отца, аккуратно сложенные вдоль задней стены. Их там были сотни. Неужто мистер Перти сам все перетаскал? Возможно, ему помогала Джули, но мне доводилось не раз трудиться на пару с Джули, и я знаю: делать что-то вместе с Джули все равно что трудиться в одиночку.
Штабеля коробок, шириной в метр и высотой в два метра, напрочь перекрывали путь из гаража в кухню. Да и ладно, решил я, все равно мой «линкольн» теперь в гараже не уместится, поскольку обычно он утыкается носом в стену, иначе дверь гаража не закрыть. Я старался не думать о символизме происходящего: книги моего отца, физическое воплощение его интеллекта, преградили мне путь в собственный дом.
Джули куда-то подевалась, оставив меня с Оккамом, который выглядел непривычно подавленным, будто присутствовал при моем визите к Филу Уотсону и теперь тоже размышлял, что за «асимметрия» обнаружилась при ректальном осмотре. Когда я выпустил пса на заднюю веранду, он не принялся носиться взад-вперед, по своему обыкновению, а подошел к перилам, слегка нюхнул запахи внешнего мира, вернулся к раздвижным стеклянным дверям и лег, со вздохом уткнув морду в передние лапы. Я налил себе чая со льдом, включил автоответчик и уселся на барный стул в кухне, осторожно прихлебывая чай (всю поглощенную жидкость предстоит еще как-то излить).
Лента автоответчика перемоталась к первой записи, и на меня обрушился голос матери, раздраженный, как всегда, когда она имеет дело с автоответчиком, – ненавидит его настолько, что чаще всего просто вешает трубку, не издав ни звука. «Генри! Ты дома?» Пауза, можно медленно досчитать до пяти. «Ты дома? Если дома, возьми трубку. Это я». Снова пауза, потом приглушенное: «Проклятие…» – и трубка сердито брошена. Потом она позвонила снова и сразу перешла к инвективе: «Ты в очередной раз подвел меня, Генри. Если ты достаточно здоров, чтобы выходить из дому, то прекрасно мог заехать поздороваться со своим отцом. Не перезванивай. Во второй половине дня меня не будет дома, и я не хочу, чтобы ты беспокоил отца. Он нездоров…» Снова отбой. И тут же повторный звонок: «Он не болен, просто утомлен переездом… Я не могу со всем справляться сама, надеюсь, ты понимаешь…» По ее голосу было ясно, что она еще многое хотела бы сказать, но не треклятому автоответчику.
