– Знаете, после вашего ухода случилась такая странная вещь…
– Все было достаточно странно и до моего ухода, право же.
Но она была слишком серьезна и не желала отвлекаться на мои замечания.
– Добейтесь, чтобы он вам рассказал, – велела Мисси. – А если откажется, я расскажу.
– Ладно, – сказал я, хотя вовсе не собирался исполнять этот приказ.
На вторую половину дня у нас с Тони был намечен очередной матч по ракетболу. Если Тони затронет вопрос о том, что произошло или не произошло после моего ухода, так тому и быть. А если нет, я и знать не хочу.
– Между нами, – понизила голос Мисси. – Это вы прикончили утку?
– Гуся, – уточнил я.
– Гуся.
– Без комментариев.
Глава 24
Только к полудню я освободился и смог заглянуть к Джейкобу Роузу. До тех пор через мой кабинет прошла половина сотрудников кафедры. Заглянул Финни выяснить мои намерения насчет собрания. Я попросил напомнить, о каком собрании идет речь, – просто чтобы полюбоваться, как его перекосило. Разумеется, это собрание, которое устранит меня из этого кабинета, лишит должности заведующего! Собираюсь ли я присутствовать – вот что он хотел знать. Разумеется, у меня есть полное право присутствовать. Будут предъявлены и обсуждены обвинения против меня, и у меня будет возможность, а то и обязанность ответить. Однако мне следует понимать, что в нынешних обстоятельствах даже самые преданные мои политические союзники объединились против меня, и не стоит мне рассчитывать на поддержку, а выслушивать столько низких оценок моей деятельности заведующего кафедрой и подробности стольких жалоб и обид может быть весьма неприятно. Если я приду, мне предъявят обвинение в пособничестве администрации, в том, что я дезинформировал и предал своих коллег, кафедру, которую я обязан беречь и блюсти. Финни также постарался дать понять, что, официально выражая надежду на мое присутствие, лично он бы предпочел, чтобы я воздержался: не хочется-де превращать процедуру в фарс. По мнению Финни, сегодняшнее собрание – дело серьезное, а из-за меня кафедра английского языка и литературы давно уже слывет в университетском сообществе чем-то вроде цирка. Он буквально так и сказал. Повторюсь: главная конкуренция на английской кафедре – за место нормального мужчины.
Мы остановились на том, что я на собрание не иду, а голос свой подам через доверенное лицо, буде таковое найдется.
Также меня удостоили визитом Тедди и Джун, по отдельности, и каждый уговаривал меня не сдаваться. У них кровь в жилах стыла от необходимости голосовать заодно с Рурком и Финни, и мое поведение казалось им извращенным. Всего-то и требуется прийти на собрание, объявить, что никакого списка я для Дикки Поупа не составлял, и вновь наш дом разделится в себе, и мы вернемся в патовую ситуацию, в которой прожили столько, что она уже казалась естественной. Тедди напомнил мне, что последний раз нам удалось о чем-то договориться, когда мы приняли на работу Грэйси. Консенсус для нас противоестествен, утверждал он. Мы же английская кафедра – так и будем вести себя соответственно.
Перед тем как я отправился к декану, меня посетил Илиона. Все выходные его не оставляли мысли о кафедре, признался он, и чем больше он думал, тем меньше смысла видел в нашем прискорбном положении. «Мы же все разумные люди», – сказал он. («Кто? – не удержался я. – Назовите мне хотя бы одного разумного человека на всей кафедре».) Но более всего Илиону тревожило, разумеется, не прискорбное положение кафедры, а его собственное. За выходные он как следует обдумал свое опрометчивое выступление на последнем собрании, когда он умолял нас не только вычеркнуть всех мужчин-кандидатов на должность заведующего, но и проголосовать против него самого, когда в следующем году он подаст на постоянный контракт. И не то чтобы он опасался, что его просьбу воспримут всерьез. Как он объяснил Джун в те же выходные, его презрение ко всепроникающему сексизму в нашей культуре настолько сильно и глубоко, что он готов быть принесенным в жертву во имя гендерного равенства. Но ему бы не хотелось, чтобы его позиция была неправильно понята или неверно транслирована. Вдруг в пересказе это прозвучало так, словно он просто не хочет получать постоянный контракт? Что, если его глубочайшая вера была воспринята как личная неудовлетворенность, – к его ужасу, именно так поняла его слова сама Джун.
Итак, он просит заведующего кафедрой учесть, что, будучи белым мужчиной, он не уверен, что заслуживает постоянного контракта, но желать его – безусловно желает. По правде говоря, он всерьез подумывает о покупке дома в Аллегени-Уэллс. Риелтор все еще уверяет, что сейчас самое время покупать, и в этом его Джун поддерживает. Проблема в том, как хотя бы смотреть дома, как думать о будущем в подобном климате раздора и антагонизма? Взять хотя бы сегодняшнее собрание. Ведь непременно запомнится, как именно он проголосовал. Он еще не решил, как проголосовать, и просит меня это учесть, но заведомо знает, что в любом случае приобретет новых врагов. С этим Джун опять-таки согласна. Как я поступал в такой ситуации, хотел бы он знать. «Так трудно быть моральным», – ныл он.
Если бы Уильям Генри Деверо Младший был более честным человеком, он бы признался юному коллеге: как бы тот ни проголосовал, уважения к нему не прибавится. Но вместо этого я посоветовал Илионе слушаться своего риелтора. Сказал ему, что я уверен: он получит постоянный контракт, он еще и завкафедрой сделается, – я и в самом деле так думал. Если он и заподозрил в моих словах скрытое оскорбление, то никак этого не обнаружил.
Секретарша Джейкоба Роуза, Марджори Браунлоу, проработала в университете дольше, чем все, кого я знал. Прежде она была на английской кафедре и последовала за Джейкобом, когда тот стал деканом гуманитарного факультета. С тех пор ей предлагали с полдесятка мест в администрации, но она отказывалась из верности Джейкобу, как я всегда предполагал, или же из презрения к новому режиму Дикки Поупа.
В эту часть кампуса я попадал редко и при виде Марджори вдруг припомнил то, о чем, к своему удивлению, успел забыть: в конце ноября она позвонила мне и спросила, нет ли возможности ей вернуться на кафедру. Если Рейчел соберется уходить, буду ли я иметь ее в виду? Я заверил Марджори, что если Рейчел когда-нибудь подаст заявление, я тут же наберу ее номер, но пока что, насколько мне известно, Рейчел вполне довольна своей работой, несмотря на такого босса, как я. «Ты это хотела обсудить?» – спросил я ее тогда. «Да, именно, – ответила Марджори. – Хотела бы, но не могу. Ни слова Джейкобу, Хэнк. Обещай мне!» И я пообещал и сдержал свое слово в той самой манере, в какой я, как упрекает меня Лили, всегда исполняю подобные обещания, – попросту забываю то, о чем меня просят никому не рассказывать.
Но при виде Марджори разговор всплыл в моей памяти и вместе с ним – подозрение: о том, что происходит или вот-вот произойдет в университете (что бы это ни было), Марджори была осведомлена еще осенью. Секретарши деканов обычно знают всю подноготную, и только гендерные и сословные предрассудки мешают заведующим кафедрами обращаться напрямую к секретаршам, в обход начальства.
