А может, просто я не тот человек, кто способен обучить методам убеждения. В конце концов, список людей, кого я за последнее время не смог убедить, все обширнее. Дикки Поуп, Герберт Шонберг, Пол Рурк, Грэйси и Финни (Финни-человек и Финни-гусь). Я даже Лео не убедил слегка придержать восторг по поводу приглашения опубликовать рассказ в «престижной антологии» новой американской студенческой прозы. Старый трюк. Берем у студента рассказ или стихотворение, уговариваем его оплатить стоимость издания, а потом продаем антологию лопающимся от гордости родичам – хорошенько накручивая цену. Лео прищурился недоверчиво, когда я пустился объяснять, как работает эта разновидность мошенничества, и озлобленная потребность утвердиться переросла в возмущенное подозрение. Подозрение против меня. Написать хоть один рассказ без насилия я тоже его не убедил – боюсь, в следующей главе его романа призрак-убийца явится по душу своего бывшего преподавателя творческого семинара. Я уже читал эту главу, хотя Лео ее еще не написал.
За десять минут до конца пары, которая (спасибо Лео) началась с пятнадцатиминутным опозданием, худший мой студент – он явился только потому, что я пригрозил не аттестовать его за семестр, если будет пропущено еще хоть одно занятие, – откинулся на спинку стула и ни с того ни с сего спросил:
– Так вы убьете эту утку или что?
Плохие студенты почти всегда – источник вдохновения. Чаще всего они вдохновляют наше отчаяние, но иногда подсказывают тему для домашнего задания.
– А вот вы мне и скажете, Бобо, – ответил я. Зовут его иначе, но я прозвал его так. – К понедельнику жду ответ.
От каждого из вас – структурированный и убедительный текст. Два допустимых варианта: либо вы считаете правильным убить утку, либо нет. Не пытайтесь усидеть на двух стульях, не предлагайте мне изувечить утку или ее ощипать.
Послышались горестные стоны, но, к моему удовлетворению, на Бобо бросали более злобные взгляды, чем на меня. Бобо состроил гримасу – мол, я же должен был это предвидеть, я это знал, и что на меня нашло! Все его однокурсники отчетливо сознавали: еще пара минут, и они бы – редкая удача! – отправились на выходные без домашнего задания.
– К понедельнику? – будто не веря своим ушам, переспросил Бобо.
– Я обещал убить утку в понедельник, Бобо, – напомнил я ему. – Во вторник ваши советы будут уже ни к чему.
– В напечатанном виде? – поинтересовался кто-то еще.
На обратном пути я миновал пруд, где вновь царили мир и скука, демонстранты, еще недавно цепочкой надвигавшиеся на меня, разошлись по домам, как и телевизионщики, оставив птиц на выходные без охраны. Для отвращения зла в берег был воткнут одинокий плакат «Остановите бойню». Вряд ли поможет, ведь вот он я, вполне способный, пусть и не готовый пока, учинить разбой. Я заметил Финни (гуся) на берегу примерно в пятидесяти ярдах, и что-то в его наружности показалось мне странным. Подойдя ближе, я понял, в чем дело: на шее Финни был надет корсет из пенопласта, как будто гусь сломал себе позвонок. Финни внимательно следил за мной, словно опасаясь, что я вздумаю над ним грубо подшутить. Животные, я уверен, столь же ревностно оберегают свое достоинство, как и люди, а у Финни сейчас как раз с этим проблемы. В жабо, как мультяшный гусак, – даже в глаза мне смотреть не хочет.
– Финни, – сказал я, оглядевшись, не подкарауливает ли рядом Лео, не подслушивает ли второй мой разговор с гусем. – Que pasa?
Из недр Финни вырвался некий звук, совсем не тот, какой я привык слышать от этой птицы. Громче и тоньше прежнего, очень жалобный. «За что мне это?» – словно вопрошал гусь, а как я мог ему ответить? Рядом скамейка, вот я и присел и слушал упреки Финни, пока вдруг не засвербело в носу, да так, что яростным чиханием я напугал и себя, и собеседника.
Когда я вернулся на кафедру, возле нее ошивались Тедди и Джун Барнс. Притворялись, что у них дело есть, – во второй половине дня в пятницу, как же, как же. Но и сам я, похоже, выглядел подозрительно – по крайней мере, на взгляд Тедди, Джун и Рейчел, которые с тревогой уставились на меня.
– Ты плакал? – воскликнула Джун.
– Глупости! – отрезал я. – Всего лишь с гусем разговаривал.
– Глаза как щелочки, – пояснил Тедди.
– Наверное, аллергия, – сказал я.
Как и было напророчено, вернулись самые скверные симптомы простуды, обрушились приливной волной, если воспользоваться любимой метафорой Дикки. Нелегко мужчине вроде меня четверть века жить с женщиной, которая безошибочно предсказывает его болезни, обожает напоминать, что знает меня лучше, чем я сам, и никогда не лезет в карман за доказательствами. Мужчине вроде меня, для кого столь естественна роль всеведущего рассказчика, возможно, и не следовало жениться на оракуле. Все свое время такой мужчина тратит, пытаясь доказать неправоту оракула, – заведомо проигрышная битва. Вспомните Эдипа. Вспомните Макбета. Вспомните Тёрбера. И едва ли эта роль так уж приятна самой Лили. Оракулы устают от общения с теми, кто не желает к ним прислушаться. (Вспомните Кассандру. Вспомните Опру.) И тем более с теми, кто заигрывает со всеведением.
Тедди и Джун проникли следом за мной во внутренний кабинет прежде, чем я успел захлопнуть дверь.
– Надо поговорить, – заявил Тедди, дав мне время высморкаться и утереть глаза.
Он уселся в единственное кресло (помимо моего собственного).
– В понедельник, – пробурчал я.
Глаза у меня заплыли, я был слеп, как Эдип в Колоне. Как Тёрбер на Манхэттене. Тедди и Джун я разглядывал будто сквозь щель почтового ящика. Сообразив, что Джун негде сесть, Тедди вскочил и предложил ей кресло. Награда за этот анахронический жест – вполне ожидаемо – презрение. Ты же давно женат на этой женщине! – сказал бы я ему. Хоть я и слеп, но даже я лучше вижу, что к чему. Я закинул ноги на стол.
– До понедельника ждать нельзя, – сказала Джун. – Возможно, ты не заметил, но у нас полномасштабный кризис. Всем известно о твоей встрече с Гербертом. Финни утверждает, что ты заключил сделку с администрацией. К понедельнику тебя уже снимут с кафедры.
Послышался стук, Рейчел заглянула в кабинет.
– Извините? – сказала эта прелестная женщина, чье умение являться вовремя способно довести мужчину вроде меня до драматической кульминации. – Не помешала?
– Рейчел? – уточнил я, не уверенный, что вижу сквозь щель именно ее. – Это вы?
– Хотела предупредить, что ухожу домой?
– Уже? – как обычно, переспросил я. Сверился с часами и понял, что ей следовало уйти полчаса назад. – Иди сюда, сядь ко мне на колени. Расскажи про ланч с сексуальными домогательствами.
Это, как я и рассчитывал, доконало Джун.
– Поговори с паскудой! – велела она мужу. – Объясни ему, что он распугал почти всех друзей.
Рейчел, ошеломленная словом «паскуда» – в среде людей со множеством университетских степеней, – отшатнулась от двери, позволив Джун пройти, и подпрыгнула, когда дверь кафедры английской литературы хлопнула так, что задребезжало стекло.
