Я не удержался от смеха, пусть я и единственный вижу, в чем тут юмор. Герберт напустил на себя обиженный вид.
– Ответьте на один вопрос, и я пошел, – заявил он, поднимаясь с некоторым трудом. – Что мы сделали дурного? Можете вы мне это объяснить, потому что я, хоть убей, не понимаю. Что плохого в том, чтобы зарплата каждый год повышалась? Что вас не устраивает в требовании обеспечить достойный уровень существования? Что дурного в честных переговорах? Чем плохо иметь некоторую обеспеченность и уверенность в завтрашнем дне? Вы в самом деле предпочли бы, чтобы этих бессердечных ублюдков ничто не сдерживало?
– Это не один вопрос, Герберт, – указал я ему. – Это тьма-тьмущая вопросов.
– Согласен, – сказал он, как будто высказал то, что хотел. Наверное, так оно и было. – Могу я попросить вас подумать над всеми этими вопросами?
– Конечно, Герберт, – заверил я его и тоже встал.
– И могу я попросить не раздумывать чересчур долго?
– Можете попросить.
На том мы закончили. Выйдя из кабинета, в гостиной мы никого не застали. Рурк и вторая миссис Р. устроились на веранде. Оккам, предатель, блаженно раскинулся между ними, подставляя брюхо второй миссис Р. Мы прошли через раздвижную стеклянную дверь и присоединились к ним. Вновь выглянуло солнце, теплое весеннее предвечерье.
– Здесь на деревьях есть листья, – сообщила вторая миссис Р.
Верно: сегодня зеленого цвета прибавилось, а еще три-четыре дня – и деревья сплошь покроются листвой.
– А на вашей стороне нет? – Я прикинулся изумленным.
– Счастливчик Хэнк, – выплюнул супруг второй миссис Р.
Герберт сказал, что готов ехать. Рурки спустились по ступенькам и сели в свой «камаро». Дождавшись, чтобы за ними закрылась дверь, Герберт сказал:
– Я надеюсь на вас. Очень надеюсь. Просто не могу вообразить, чтобы вы согласились играть в одной команде с таким, как Дикки Поуп. Не думаю, чтобы и вы сами могли такое себе представить.
Не знаю, что побудило меня согласиться с Гербертом даже в такой малости. Но я подтвердил:
– Это правда, Дикки я не люблю.
На том Герберт предложил мне обменяться рукопожатием, и хотя имелись кое-какие резоны от этого воздержаться, в тот момент они не показались мне достаточными.
– Что до меня, – сказал Герберт, – мне осталось всего полтора года до пенсии. Они мало что могут мне сделать.
Эти слова прозвучали до странности искренне – может быть, впервые за весь разговор он был со мной откровенен.
– Для меня это было хорошее место. Приличное жалованье. Со мной более-менее хорошо обращались, принимая во внимание все обстоятельства. Я бы не против отплатить институту добром. Если смогу помочиться на могилу этого мелкого гада, я сочту это своим ответным даром высшему образованию.
И с этой эмоцией я мог солидаризироваться, причем на нескольких уровнях. Я бы очень хотел помочиться на чьей-нибудь могиле, да все равно на чьей. Пах мой пульсировал от назревшей нужды.
– Вы же понимаете, что все жалобы на вас могут попросту испариться? – спросил Герберт. Как и его циничный близнец Дикки Поуп, он пытался давить на личный интерес. Знал же, что не надо, и все-таки не смог удержаться.
И я тоже не смог. Посмотрел ему прямо в глаза:
– Какие жалобы?
Герберт, не отличающийся чувством юмора, хохотал до последней ступеньки, пока спускался с крыльца. Дверца его машины захлопнулась, отрезав от меня хохот, но я видел, что он все еще трясется от смеха, пока вставляет ключ в зажигание и выезжает задом, стараясь не задеть мой «линкольн». Машины стояли слишком близко, Герберту понадобилось с полдюжины попыток, чтобы протиснуться. Я предложил отогнать мой автомобиль, но Герберт отказался – хотел доказать, что обойдется без моей помощи. Символизм этого жеста я оценил. Даже Оккам, тревожно следивший за процессом с веранды (я придерживал пса за ошейник), вроде бы понял его.
Когда Герберт и Пол Рурк и вторая миссис Р. скрылись за деревьями, мне полегчало. Я знал, зачем они приезжали, и знал, что они этого не получили. А это значит, что я все еще на свободе, опять ускользнул.
Но в умении радоваться мне не угнаться за моим псом – стоило выпустить его, и он совершил дюжину победных кругов по всему периметру веранды, самый маленький в мире гоночный трек для собаки, когти победно стучали по деревянному полу. Его подгоняло, я догадываюсь, воображение. Он – самый быстрый пес, самый умный, самый отважный.
– Знаю, ты такой, – сказал я Оккаму, когда он, набегавшись, уселся передо мной – уставший, довольный, верящий в славное будущее, где ему предстоят новые победы.
Я хотел еще кое о чем потолковать с моим псом, но тут вспомнил, что в доме находится Джули. Более того, наверное, я уловил ее взгляд на себе, вот почему дочь внезапно вытеснила все прочие мои мысли. Подняв глаза на окно комнаты, которую Лили использует под кабинет, я увидел в нем, словно в раме, Джули. Я смущенно помахал ей рукой и указал на свой автомобиль – мол, снова уезжаю. Она не ответила, и я понял, что Джули разговаривает по телефону, а на меня, может быть, и не смотрит вовсе. Выражение ее лица показалось мне сложным, так сразу его не прочтешь, и все же я догадался: счастье Счастливчика Хэнка клонится к закату.
Глава 19
Заглянув в свой кабинет по пути на занятия, я узнал, что Лили звонила буквально минуту назад и оставила номер, по которому я могу ее найти. По словам Рейчел, вручившей мне стопочку розовых листков с сообщениями, со мной хотели поговорить еще с полдюжины человек.
– И тот рыжий парень снова крутился возле вашего кабинета? – предупредила она.
Мы не поощряем студентов бродить возле кафедры, где они могут услышать, как их преподаватели бранят друг друга, но единственный студент, которому прямо запрещено сюда приходить, это Лео. Исходящее от него напряжение в особенности пугает Рейчел. «Как ни подниму глаза, он следит за мной с таким выражением на лице? Как будто у него рентген встроен? – жаловалась она мне в январе. – Начинает казаться, будто я сижу перед ним в нижнем белье?» «Боюсь, в фантазиях Лео на вас и нижнего белья нет», – ответил тогда я.
– И каждые четверть часа заглядывал Финни, проверить, не вернулись ли вы?
– Такова подлинная природа власти в университете, – печально сообщил я Рейчел и, учтя ее предостережения, приготовился тайком выскользнуть с кафедры. – Если у тебя есть хотя бы крошка власти, приходится бежать через черный ход.
До начала семинара оставалось всего десять минут, но я спустился на лифте до цокольного этажа, в помещение для отдыха, подсвеченное армией выстроившихся вдоль дальней стены автоматов с газировкой и соком. Еще там есть старомодная телефонная кабинка, входишь и закрываешь за собой дверь-гармошку. Так я и сделал, несмотря на бивший в нос аромат студенческой мочи. Позвонил со своей телефонной карточки. Лили сразу же сняла трубку.
