Тони – вот кто всегда знает, какие у него чувства. Под душем он всегда распевает «Риголетто». Ему плевать, что кто-то может услышать. Сопутствующая победе потребность исполнять арии так сильна, что он не станет ее подавлять, кто бы на него ни таращился. Сегодня мы одни, только я и таращусь, как всегда не до конца веря в реальность этого персонажа.
– В последнее время я много думаю о женщинах, – сообщил Тони, когда мы вытирались. Ему нравятся такие переходы, с пропущенным промежуточным звеном. – О совокуплении с ними, точнее говоря.
Я знал, что отвечать Тони, когда он в такой манере вводит новую тему, нет никакой нужды, и потому продолжал возиться с замком своего шкафчика – его заедает, и обычно приходится два-три раза вводить правильный код.
– Знаешь ли, сейчас я совокупляюсь намного лучше, чем в восемнадцать лет.
Я сообщил Тони, что рад это слышать.
– Чистая правда, – продолжал он совершенно серьезно. – Я стал намного выносливее, желание сильнее, техника отточена. Я многое могу предложить женщинам.
Да уж, у Тони имеется репутация по этой части. Помимо жен молодых членов кафедры, среди его трофеев немало студенток, хотя он постоянно заверяет, что не затаскивает их в постель и даже на свидания не приглашает, пока не проставит последние оценки. Несмотря на такую щепетильность, эти шалости помешали Тони получить звание профессора, что, кажется, совсем не огорчает его.
– Акт совокупления определяет нас, – провозгласил он, надевая трусы-«жокеи» и тщательно расправляя их содержимое, – более, чем какая-либо другая деятельность. Это известный факт. Все данные указывают на то, что у меня впереди еще немало славных лет.
С пятого раза наконец-то открылся замок.
– Совокупление – акт в первую очередь духовный, а не плотский, – распинался Тони. – Большинство женщин знает это, но лишь немногие из мужчин. Вот почему всегда такой спрос на мужчин вроде меня. Ты смеешься! – спохватился он.
Это правда. Я смеюсь – не столько над чистосердечным хвастовством Тони, сколько над тем, что сам он не считает свои слова хвастовством. Раз уж он затронул эту тему, то не видит никаких причин не раскрыть ее во всей полноте, как если бы интерес его был в чистом виде научным, аналитическим.
– Ты единственный среди знакомых мне мужчин отваживаешься утверждать, будто знаешь, чего хотят женщины, – сказал я.
– Нет ничего таинственного в женских желаниях, – возразил Тони. – Они хотят всего. В точности как мы. Интереснее другое: чем они удовлетворятся. А еще интереснее то, что зачастую они удовлетворяются мной.
Он сделал паузу, вынуждая меня всмотреться в эту загадку.
– Вот не знаю, удовлетворятся ли они тобой, – добавил он.
– Ну-у…
– Разумеется, оргазм уже не столь интенсивен, – признал Тони, словно ожидал услышать от меня такое возражение. – В первый раз это случилось со мной в тринадцать лет, в Бруклине. В нашем доме жила одна женщина. Она пригласила меня к себе днем, после обеда, и у меня приключился невероятный оргазм прямо посреди ее гостиной, она еще и лифчик не успела снять.
– Не уверен, что это засчитывается как совокупление.
– Такой позиции придерживался и мой брат, – кивнул Тони. – Когда я ему рассказал, он вправил мне мозги. Я даже вернулся к этой женщине, чтобы извиниться.
– Как она это приняла?
– Что «это»? – спросил Тони. – Аккуратнее с местоимениями, или нам придется сменить тему. Совокупление требует точности.
– Не говоря уж о терпении, – сказал я.
– Не говоря уж об опыте, выносливости и чувствах, – подхватил Тони. – И о множестве других вещей, которых ты по молодости не разумеешь. Но что касается твоего вопроса: она приняла «это» целиком и очень мило.
Одевшись, мы посушили остатки своих волос под настенными фенами. У Тони волосы черные с отливающей сталью сединой, у меня песочного цвета и легкие, как у младенца. Глядя на нас, никто бы не догадался, о чем мы только что рассуждали.
– По правде говоря, – сказал Тони, убирая расческу в задний карман, – я бы не возражал против небольшого совокупленьица сегодня вечером, после ужина. Только вот слишком много накопилось дел, которые я все откладывал. И наш друг Джейкоб попросил меня возглавить комиссию по собеседованию с кандидатами на вашу кафедру.
Отражение Тони наблюдало в зеркале за моим отражением, многозначительно вздернув бровь. Я изо всех сил постарался разочаровать его, как Грэйси разочаровала меня, не отреагировав на мой фальшивый нос.
– Он спросил, смогу ли я быть объективным, учитывая, что я дружу с тобой.
– И что ты ответил?
– Я сказал, конечно, смогу, я не считаю тебя своим другом. Сказал, что мы никогда не были друзьями.
Я не удержался от усмешки. Представил себе, как Тони заявляет такое Джейкобу Роузу, который прекрасно знает, что это неправда.
– Лучше бы ты отказался, – сказал я. – Неблагодарная работенка.
– Я бы отказался, но прошел слух, что наверху хотят… сношать вас, если ты меня понимаешь.
– С какой стати кому-то нас сношать? – спросил я, чувствуя себя полным дураком от того, что вторю метафоре Тони. – Мы уж так энергично сношаем сами себя, дальше некуда.
Прихватив сумки со снаряжением, мы вышли на улицу, где еще не вполне угас дневной свет. Дни уже стали длиннее. Почти все студенты разошлись по столовым и общежитиям, но на той стороне пруда, в зоне для важных шишек, припарковался фургон с логотипом местной телестудии. Торжественное начало строительства корпуса технических наук, спохватился я.
– Вся эта куча жалоб, исков, – снова заговорил Тони. – У английской кафедры пятнадцать неразобранных жалоб – на тебя, на декана, на ректора. Больше, чем у всех остальных кафедр нашего факультета вместе взятых. Вот и говорят: поскольку вы не способны ужиться друг с другом, нужно вас всех отсношать.
– На мой взгляд, эти жалобы – единственный признак жизни, какой иные люди подают из года в год. Неужто мы бы предпочли, чтобы эти люди впали в спячку?
Тони пожал плечами:
– Надо учитывать рынок. Всех наших старых пердунов можно заменить молодежью и платить вдвое меньше. Рынок перенасыщен молодыми преподавателями.
– У нас постоянные контракты, – напомнил я. – Иначе откуда бы мы черпали отвагу, чтобы сначала засыпать, а затем просыпаться обозленными?
– Набор сокращается, – загадочно обронил он, и будь это кто-то другой, не Тони, я бы заподозрил, что он знает больше, чем говорит. Может быть, наткнулся на старый экземпляр «Хроники высшего образования» в приемной у зубного врача. С другой стороны, Тони довольно проницательно следит за местной университетской политикой, хотя и не участвует в ее интригах. Впервые я всерьез задумался, не вызревает ли и правда нечто новое. Сегодня в полдень Джейкоб Роуз чуть ли не в одной фразе предупредил меня о том, что мы не получим нового завкафедрой, которого нам обещали, – и признался, что сам он ищет другую работу, едет на собеседование. В совокупности это вполне может предвещать крупные перемены. Волна паранойи уже поднималась два года назад, когда главным администратором кампуса стал Дикки Поуп. Его преимущество – вовсе не научные или преподавательские заслуги, а умение добывать гранты и вести бюджет, так что пошли слухи, что его для того и наняли, чтобы он урезал бюджет и проредил наши ряды. Пока он ограничился тем, что забрал в свой бюджет ставки, освободившиеся после ухода нескольких человек на пенсию, – мои коллеги в других университетах склонны считать такие решения вполне стандартными. Обдумывая все это, я ощутил нечто похожее на восторг, сердце забилось еще чаще, чем во время матча с Тони. К тому же после матча я забыл пописать, и теперь мне казалось, что я мог бы добить струю на пятьдесят ярдов, прямо в университетский пруд.
