Лили предложила мне бренди, я отпил, и странная горечь вынудила меня предположить одно из двух: либо кто-то подменил дешевым пойлом то, что я покупал, либо горечь никак не связана с качеством напитка. Вот что я заподозрил: мне дали хлебнуть спиртного, чтобы подготовить к неприятному разговору, а когда бренди используют для такой цели, он отдает горечью лекарства, стоит пациенту угадать истину. Я поставил стакан на зачетную работу первокурсника, проницательное социологическое эссе «Мой район», начинающееся словами: «Мой район уникален тем, что люди здесь очень приветливы», – примерно половина студентов сделали такое же наблюдение, и парадоксальным образом в совокупности их высказывания аннулировали друг друга.
– О чем ты говорила с Тедди? – спросил я.
– Когда? – Хотя вопрос Лили был вполне уместен, мне показалось, что она пытается увильнуть.
– Когда провожала его к машине.
Лили погрустнела.
– О тебе, – сказала она. – Тедди переживает за тебя.
– Не стоит, – буркнул я, не вполне понимая, что именно хочу сказать. На самом деле две мысли причудливо перемешались: «Нет причин переживать за меня» и «Не стоит ему нервы тратить».
– Он считает, ты губишь свою карьеру, отказываясь принимать всерьез эту историю с чистками. Он говорит, даже лучшие друзья готовы уже тебя удушить.
– Ты считаешь, я должен принять эти слухи всерьез?
Она отпила бренди, присмотрелась к мутной жидкости на дне.
– Помнишь Глэдис Кокс?
– Никогда о такой не слышал.
– Ты с ней общался как минимум десять раз.
– А, ты про эту Глэдис Фокс.
– Она работает в администрации ректора. И говорит, на этот раз правительство шутить не станет. Предстоят серьезные сокращения бюджета на высшее образование.
Я промолчал, но Лили спросила:
– Что означает этот твой взгляд?
Разумеется, я не мог ответить на этот вопрос, и не только потому, что нелогично просить мужчину объяснить выражение его лица, которое он сам не видит, – затруднился я выразить странный восторг, который ощутил при мысли, что слух может все-таки оказаться правдой. Мне припомнилось и то возбуждение, которое я подметил на лице Тедди, когда он затронул тему в своей «хонде». Неужто мы, двое мужчин средних лет, так изголодались хоть по чему-то новому?
– Значит, тебя не просили составить список?
– Глупости не спрашивай.
– Обещай, что не станешь его составлять.
– Тебе нужно мое слово?
Она обдумала вопрос. Обдумывала слишком долго, на мой вкус, но когда заговорила, голос ее звучал искренне.
– Нет. Да и Тедди не верит, чтобы ты взялся за список.
– Так он просто хотел узнать, думаешь ли ты, что я на это способен?
Настала ее очередь игнорировать мой вопрос.
– Билли в порядке?
Вроде бы тема сменилась, но в воздухе между нами висела подразумеваемая Лили – а возможно, и мной – взаимосвязь: от одного травмированного знакомого коллеги мы перешли к другому.
– Билли в порядке не бывает, – сказал я. – Наверное, сегодня ему не хуже обычного. Нервничает. Для него потерять работу – катастрофа.
– А для кого иначе?
Мне предложили глотнуть еще бренди, и я не стал отказываться. Вкус уже не такой горький, так что я отважился произнести:
– Джули что-то расстроена.
– Я знаю, – кивнула жена.
– Знаешь?
Она пожала плечами:
– Ты же не забыл, как туго нам приходилось, когда мы все время были на грани банкротства?
По правде говоря, забыл. То есть про бедность нашу помню, а вот чтобы так туго приходилось…
– Она очень жестко обращается с Расселом.
– Знаю. Мы тоже друг друга не щадили.
– Когда это?
Лили не сразу ответила.
– Для меня это было ужасно, денег ни на что не хватало. Ты воспринимал это спокойнее. Расстроился только однажды, когда пришлось просить взаймы у твоего отца.
– Когда это было? – повторил я. Неприятное воспоминание шелохнулось, но привязать его к дате не получалось.
– Когда мы переезжали сюда. Аванс за книгу запаздывал. Мы боялись, что не сможем расплатиться с транспортной компанией. Твой отец перевел нам полторы тысячи, чтобы мы смогли вывезти вещи.
Вроде я начал припоминать:
– Но аванс пришел как раз перед нашим отъездом из Индианы. Мы вернули ему чек, не обналичивая.
– И задели его чувства.
– Чьи чувства? – спросил я, Лили не ответила, и я продолжил: – С какой стати это должно было задеть его чувства?
– Ты ясно дал ему понять, что не обратился бы к нему, если бы не был в безвыходном положении.
– Но мы были в безвыходном положении.
– И после этого ты отправил ему чек экспресс-почтой, как будто не мог допустить, чтобы этот клочок бумаги провел ночь в твоем доме. Или как будто, вернув его так быстро, ты мог стереть сам факт, что отец послал тебе деньги.
– Не думаю, чтобы он так это истолковал, – возразил я.
И в самом деле, я так не думал. Но странная вещь: чаще всего мы ссоримся из-за наших отцов. Я упорно предпочитаю отца Лили, она – моего. Вот основной источник неутихающего спора.
– Он слишком поглощен собой, чтобы тратить свои чувства на других. Не веришь мне, спроси мою мать.
– Она звонила, пока тебя не было. Просила заглянуть к ней завтра до ее отъезда.
– Так и сделаю.
– Ты не мне, ты ей это скажи.
– Ладно, – сказал я, сдаваясь. – Кстати, Джули говорит, я не замечаю, когда ты грустишь. Ты правда грустишь?
– Изредка.
– Когда?
Она поднялась и подошла ко мне, поцеловала меня в лоб. Ворот халата распахнулся, я увидел, что на Лили нет белья, и мне пришло в голову, что этот поцелуй, этот соблазнительный вид, густой, дурманящий аромат пены для ванны, который мне удалось учуять, – все это, возможно, не что иное как приглашение. Когда мужчина вроде Уильяма Генри Деверо Младшего спрашивает свою жену, бывает ли ей грустно, именно такое приглашение он жаждет получить вместо ответа. Такие вещи случаются между мужем и женой, даже если они провели в браке без малого тридцать лет. Не вижу причины, почему бы этому не произойти между мной и моей женой нынче ночью.
– Я грущу, когда у меня месячные, как сейчас, – ответила она, сразу подсказав мне причину, почему этому не произойти, а потом, более серьезным тоном: – И мне грустно видеть тебя таким растерянным, Хэнк. – И провела пальцами по моим редеющим волосам, остановившись на маленьком шраме, появившемся после столкновения с балкой гаража.
