Однажды поздно вечером у нас на веранде, после того как Лили ушла спать, Тони Конилья, заехавший попрощаться перед отъездом на год в Питтсбург, на временную работу в академическом отпуске, приканчивая на пару со мной бутылку доброго ирландского виски, попытался растолковать мне все это. У него вышел бы очередной длинный патентованный монолог, только я был не в настроении.
– Мы вошли в пору мудрости, – провозгласил он.
– Взять хотя бы Беовульфа, – продолжал он. – В жизни каждого воителя наступает момент, когда он понимает, что уже не в лучшей форме. Он думает, что он все тот же, каким был, когда лупцевал Гренделя, но он ошибается. Будь он честен с собой, пришлось бы признать, что с мамашей Гренделя ему уже не совладать в честной битве.
– Беовульф победил мамашу Гренделя, – не удержался я. – А она была крепкая баба.
– Э? – встрепыхнулся Тони. – Беовульф победил мать Гренделя?
– Вчистую, сколько помню.
– Ага, – сообразил он и ткнул в меня пальцем, словно это я подпортил ему память. – Дракону – вот кому он проиграл.
К сожалению, я и сам многое подзабыл в древнем эпосе.
– Кажется, дракона он все-таки убил, но и сам был смертельно ранен.
– Значит, именно об этом я и говорю! – сощурился на меня Тони. – О драконе я и говорю. Нечего было Беовульфу лезть в драку. На тот момент он был уже старый воитель.
– Погоди, – сказал я. – Поэма превозносит его как героя именно за то, что он вступил в бой с драконом.
Тони злобно оскалился. Того гляди мы поссоримся из-за Беовульфа.
– Но хватка у него была уже не та. Время подвигов миновало. Он вошел в пору мудрости, но ему не хватило мудрости это признать.
– Он умер смертью героя. В этом и заключалась его мудрость.
Тони сделал затяжной глоток из бутылки, обдумывая мои закоснелые взгляды.
– Ладно, к черту Беовульфа. Сейчас воинов все равно уже нет.
С этим я готов был согласиться.
– Но и Гренделей больше нет, – уточнил я. – Мужчинам нашего возраста даже Гренделева матушка не попадается. Бог знает, что нам делать, когда мы достигнем возраста встречи с драконом.
– Не надо мне никаких драконов, – сказал Тони. – Я вошел в возраст мудрости.
– Джейкоб тоже вошел, – подхватил я.
– Он если во что и вошел, так в безумную Грэйси. Мудрости в этом мало, – вновь расфилософствовался Тони. – Нет, юность – вот пора деяний. Юность все время задает вопрос: кто я такой? В пору мудрости мы спрашиваем: какими мы сделались?
– И какими же мы сделались?
– Я сделался очень пьяным.
– Тогда не садись за руль, – настойчиво попросил я, – останься переночевать. Завтра поедешь домой.
– Я принимаю твое приглашение по одной-единственной причине. Знаешь по какой?
– Потому что ты вошел в пору мудрости?
Он пьяно ухмыльнулся мне:
– Ты всегда был лучшим моим учеником.
Итак, я прихожу к выводу, что Уильям Генри Деверо Младший счастлив не до экстаза и не настолько благодарен за мириады полученных благодеяний Подателю всех благодеяний, насколько ему следовало быть благодарным, а все потому, что не вполне готов последовать примеру доброго друга, и Нолана Райана, и Доктора Джей, и Нади Команечи, и всех прочих, кто утратил ярость и вступил в пору мудрости.
Но я более-менее примирился с тем, кто я и каким сделался, после событий, произошедших в мае. Как-то дождливым субботним утром Йоланда Экклс, бывшая студентка Тони Конильи, совершила попытку самоубийства, выскочив перед машиной у крутого подъема, ведущего к дому Тони. Водитель, чья машина маркой и цветом совпадала с машиной Тони, проявил невероятную бдительность и успел заметить девицу, когда та выступила из-за дерева. Позднее он поведал полиции, что она преспокойно выпрыгнула на шоссе и обернулась к приближающемуся автомобилю с блаженной улыбкой на лице, простирая руки словно для объятий, – зрелище, напугавшее водителя больше, чем вид неподвижного тела, замершего мгновение спустя в неестественной позе на другой стороне шоссе. Все, кто видел это происшествие, сочли чудом, что девушка не погибла. Свидетели подтвердили, что она даже села и улыбнулась, прежде чем отключиться. В больнице обнаружились переломы лодыжки и ключицы, сильное сотрясение мозга и многочисленные ссадины. Травмы, не угрожающие жизни.
Однако несколькими часами позже Тони Конилья поступил в ту же больницу с аритмией, а поскольку у него уже были ранее проблемы с сердцем, его оставили на ночь под наблюдением. На следующий день он вернулся домой с рецептом на легкий транквилизатор и запретом играть со мной в ракетбол до конца лета. Вечером Джейкоб Роуз позвонил и предложил вместе навестить Тони. Он, дескать, позовет еще кое-кого из друзей Конильи, и вместе мы его подбодрим. Поскольку Рассел как раз приехал в Рэйлтон на уикенд, я прихватил его – подумал, вдруг сумеет наладить Тони компьютер.
Когда мы явились, дом был уже полон мужчин и в нем царило довольно-таки неуместное полупраздничное настроение. Джейкоб, взявший на себя роль хозяина, встретил нас на пороге со стаканом виски в руке.
– Я же вроде поручал вам привезти пиццу, – сказал он.
– Могу сгонять, – предложил Рассел.
Джейкоб изучил его, склонив голову набок.
– Понятия не имею, кто этот паренек, но он мне нравится. – Он протянул Расселу руку. – Весь день я провел в переговорах с попечительским советом, и вы – первый человек, кто принял мои слова всерьез. Я пошутил насчет пиццы – но откуда вам было знать?
Войдя, я представил Рассела собравшимся. Там было двое или трое коллег Тони, по одному с кафедры психологии и химии, несколько человек с кафедры английской литературы. На другом конце комнаты я увидел нечто, чего не наблюдал уже много лет, – дружелюбно беседующих Тедди Барнса и Пола Рурка. Или если не дружелюбно, то, по крайней мере, без ожесточения. Был тут и Майк Лоу – мрачный, но не более мрачный, чем в пору супружества с Грэйси.
Ни одной женщины, вот и хорошо. Не хотелось бы, чтобы эта оживленная сцена стала предметом сплетен. Насколько я понимал, мы собрались с целью уверить нашего коллегу и друга, что в случившемся с Йоландой Экклс нет его вины. Этой цели мы могли бы достичь, если бы приходили по одному, если бы народу не скопилось так много. Но когда мужчины собираются в немалом количестве без цивилизующего влияния женщин, они генетически неспособны придать торжественности какому бы то ни было событию, как только обнаружат запасы виски. При виде нас, вы могли бы присягнуть, что мы и думать забыли о несчастье, постигшем бедненькую Йоланду Экклс. Больше было похоже на то, что мы сомкнули ряды вокруг одного из своих собратьев, и, возможно, именно это мы и проделали, хотя вряд ли намеренно. Рассела, я видел, наше веселье смутило. Он заподозрил, что в этой истории скрывалось что-то еще, о чем я умолчал, но пока он еще не был достаточно уверен в себе, чтобы высказывать критические замечания. В выходные Рассел, гораздо усиленнее, чем Джули, старался вернуть себе мое расположение, в том числе и поэтому я взял его с собой – показать, что не таю дурных чувств. Оба они, Рассел и Джули, явно радовались восстановлению своего брака.
