– Заканчивай свой рассказ, папа, – негромко попросила Лили. – Мы почти доехали, и мы не потащим эту историю в дом, договорились?
– Как скажешь, малышка, – согласился Анджело. – Судья говорит, я должен делать, как велено, или обратно в тюрьму, так что можешь командовать своим стариком как вздумается. Вперед. Только не пережимай, ладно? А то кутузка не так уж плоха. С одной стороны, я не мог пристрелить этого парня. С другой стороны, я знал, нельзя не выстрелить из этого ружья. Я сказал, что буду стрелять, я сходил в дом, принес ружье и показал им, я подчеркнул значение ружья. Не выстрелить – такого выбора у меня уже не оставалось. Говоришь человеку, что считаешь до трех, – значит, к тому моменту, как сказал «три», должен быть готов сделать то, что обещал, или в этом роде, иначе в следующий раз как начнешь считать до трех, никого нахрен не убедишь принимать тебя всерьез. Итак, вариантов у меня оставалось мало. Может, не следовало мне вовсе считать до трех. Не знаю. Но вот он я, досчитал до трех, и у меня уже не остается, так сказать, широкого спектра возможностей. И не так уж много времени перебирать те возможности, какие у меня есть, потому что когда произносишь «три», у тебя остается лишь один такт, ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы перейти от двух к трем, вот сколько у тебя теперь есть. Следующий звук после трех – не четыре, а ба-бах. Если не будет ба-бах, все фишки прочь со стола.
Мы уже доехали до Имения Аллегени, и Лили повернула на нашу горку. Полицейского регулировщика не видать, нет и транспорта, который надо было бы регулировать, исчезли представители СМИ. История Уильяма Генри Деверо Младшего выдохлась, обнаружен истинный гусеубийца. «Помедленнее», – попросил я Лили. В соседних дворах там и сям – свежевскопанные огороды. Может, замечу Оккама, роющегося в одном из них.
– И вот, – Анджело сбавил темп, – за отведенное мне время я пришел к неидеальному решению.
– О господи! – раздался голос Лили, я подумал, что это реакция на эпитет «неидеальный» применительно к безумному компромиссу – Анджело поднял обрез и разрядил его в навес крыльца, обрушив ветхое сооружение на свою голову и на ЛеБратца, так что соседям пришлось выкапывать их из-под завалов. Но потом я заметил мужчину, сидящего на ступеньках нашей веранды и, похоже, плачущего. Я не сразу опознал Финни в простецких брючках и рубашке на пуговицах, а не в обычном его белом костюме.
Сперва я решил, что Финни оплакивает свою профессиональную судьбу. От Лили я знал, что, согласно сообщению в «Зеркале заднего вида», университетские, прослышав, что Дикки Поупа уволили, а новым администратором кампуса станет Джейкоб Роуз, человек, которого все давно знали и любили, подавляющим большинством голосов проголосовали против забастовки, тем самым подорвав позиции собственного профсоюза, не говоря уж об интересах некоторых коллег, в том числе Финни, кто станет жертвой предстоящего сокращения бюджета. В этой ситуации я не был удивлен, увидев Финни, дожидающегося возвращения своего извечного врага. Конечно же, он, как свойственно наивным университетским карьеристам, счел, что перемена ветра объединит нас, общее злосчастье превратит нас в союзников. Но потом я увидел у ног Финни что-то белое, похожее на узел с грязным бельем, только сплющенный. Мы подъехали еще ближе, и я разглядел белую, в темных пятнах, простыню.
– В общем, – говорил Анджело, – чтобы слишком не растягивать…
Но я уже вышел из машины, и Лили тоже. Мы дошли до крыльца, и я приподнял простыню, хотя уже знал, что увижу под ней.
– Я его не заметил, – сказал Финни, поднимаясь на ноги с трудом, словно глубокий старик, глаза красные, мученические, опухшие. – Он выскочил прямо передо мной.
Бог, как всегда, в деталях: я увидел на лапах Оккама засохшую грязь, то есть он провел свободную ночку в милях отсюда, на озере, и поспел домой как раз вовремя, чтобы попасть под автомобиль Финни.
– Я ехал повидать Мари, – пояснил Финни (его бывшая жена так и живет у подножия холма). – Она дала мне простыню.
Я опустил ткань. Лили отвернулась раньше и не стала смотреть. Анджело обнял ее, и она прижалась к отцу, и, глядя на эту картину, я достиг девяноста с лишним процентов привязанности к этой замечательной женщине, которую я слишком давно стал принимать как должное, в чем Тедди постоянно упрекал меня.
– Ты, наверное, решишь, что я это напрочно, – прохрипел Финни.
– Не будь ослом, – сказал я.
Никогда еще я не был так безусловно убежден в цепочке причин и следствий, в той логической последовательности, что составляет судьбу. Началось с комической угрозы убить утку, а закончилось здесь, у моих ног. Финни, сам того не зная, стал агентом Случая, безымянным лакеем под занавес драмы.
– Другой человек на твоем месте просто сбежал бы. Я бы и сам, наверное, уехал, Финни, – счел я своим долгом сказать.
Потому что это правда: мы ничего не знаем о себе наверняка. С кем бы я переспал, подвернись возможность, кого бы предал в подходящих обстоятельствах, за чью веру и любовь честно отплатил бы своими. Анджело понятия не имеет, в чем суть его истории, он даже не знал, как поступит, пока не выстрелил в воздух. Откуда ему было знать, что столь странное чувство охватит его на крыльце дома, который он много лет ревностно охранял? Как мог он предсказать последствия своего поступка? Когда моя бедная мать спустилась в тот день в подвал и увидела своего сына на стуле с веревкой в руках, откуда ей было знать, что, прижав меня свирепо к себе, спасая своего сына, она тем самым положит начало нашему взаимному отчуждению, – ведь как могли мы забыть эту минуту, если бы не отдалились друг от друга, причастных этой скорби? Лишь после того, как мы что-то сделаем, мы узнаем, что это значило, и к тому времени ясный смысл сделанного уже отделяется от самого события – по крайней мере, в глазах того, кто это сделал.
Вот почему нам нужны супруги и дети, и родители, коллеги и друзья – кто-то должен знать нас лучше, чем мы сами знаем себя. Нам нужно, чтобы они напоминали нам. Нам нужно, чтобы они говорили: «Я знаю тебя, Эл. Ты не тот человек, кто…»
Эпилог
У всякой сложной проблемы есть простое решение.
И оно всегда неверно.
Г. Л. Менкен
К середине августа листья на обреченной стороне Аллегени-Уэллс начали жухнуть. Мы с Лили, не сговариваясь, перенесли пробежку на раннее утро, когда еще нет оглушительной жары. Иногда мы бежим в сторону Рэйлтона, иногда к деревне Аллегени-Уэллс, но возле пресвитерианской церкви никогда не сворачиваем направо, на дорогу, которая ведет к бывшему дому Джули и Рассела. На прошлой неделе в дом въехало новое семейство, арендовало с правом дальнейшей покупки, – гибкое решение, устраивающее все заинтересованные стороны. Месяц назад Джули отправилась к Расселу в Атланту, и там, как сообщил мне авторитетнейший источник, у них все в порядке. Джули нашла работу, Рассела уже повысили, они вроде бы собираются купить дом. Откуда возьмут деньги – этого я не знаю. Судя по мелким подробностям, которыми снабжает меня Лили, она разговаривает с Джули почти каждый день. Телефонные счета от меня прячут.
