– Думаю, она бы согласилась поехать со мной, – сказал Джейкоб.
– Итак, наконец-то ты в игре. Всего-то и требовалось написать на бумажке четыре имени.
– Снова ошибаешься. Это отнюдь не все, что требовалось. Написать имена – это было самое легкое.
– Из всего, что ты наговорил, это первое, во что я не поверю, – сказал я. – Отказываюсь верить, будто написать имена тебе ничего не стоило.
Я не стал пояснять, что мне известно, насколько это тяжело, потому, что я и сам подумывал, не составить ли список.
Он поднял руки, словно сдаваясь.
– Тя-же-ло тебе, а мне – запросто. – И опять ухмыльнулся.
– Джейкоб! – сказал я.
– Илионе придется несладко, – признал он, – но у него будет целый год на поиски нового места. Он публикует эту модную культурологическую чушь, он достаточно умелый втируша, кто-нибудь его подберет.
– Я не об Илионе думал.
– А о ком? О Финни? Он получит академический отпуск на год с сохранением половины зарплаты, чтобы закончить диссертацию в Пенсильванском университете. Он не защитится, конечно, но это его проблемы. После отпуска мы предоставим ему возможность преподавать сочинение первокурсникам на ставке доцента, если пожелает. Больше, чем он заслуживает.
– А Билли Квигли?
– Уолтер уходит из университетской редакции. Билли предложат его место. Сможет дрыхнуть там тихонько дни напролет. Я точно знаю, он давно мечтал получить работу Уолтера. – Джейкоба распирало. Того гляди запрыгнет на стол и спляшет джигу. Выражение беспримесного удовольствия превратило его лицо в маску еврейского гнома. – Так что остается лишь Уильям Генри Деверо Младший. Что же нам делать с этим засранцем?
До той минуты я считал себя равным игроком и думал, что могу справиться с Джейкобом, пусть он и имеет преимущество, поскольку выкладывает карты одну за другой, в то время как почти все мои карты уже открыты на столе. Но тут у меня сердце оборвалось. Джейкоб знает, что побил меня по всем статьям. Ему все равно, что там у меня за козыри. И когда я понял, какую карту он сейчас перевернет, меня накрыла волна дурноты и я почувствовал, как скопившаяся моча сильно давит на мой пах.
– Ошибаешься, – в отчаянии возразил я. – Остаюсь не только я, но и ты.
Я хотел спросить его, какова же была цена, что за морковку Дикки подвесил перед его носом, чтобы заставить Джейкоба играть, но тут что-то щелкнуло и встало на место. Теренс Уоттерс не стал бы тратить время на разговоры с деканом гуманитарного факультета.
– Господи! – пробормотал я. – Дикки уходит, вот оно что?
Джейкоб фыркнул:
– Пришла приливная волна и смыла его к черту.
– А тебя занесла в его кабинет. Поздравляю.
– Спасибо, – ответил он, и лишь теперь эта ухмылка исчезла с его лица.
В этот момент он надеялся, что я порадуюсь за него. И я, наверное, был рад.
– Ты хотел именно этого, Джейкоб?
– Именно этого, – подтвердил он, немного, как мне показалось, печально.
Возможно, он вспомнил, что в самом начале, когда мы пришли в университет, непредсказуемыми считались мы оба. С этим новым его назначением то, что начиналось как революция, окончательно становилось бюрократией.
– Ты вряд ли меня поймешь…
Но, разумеется, я понимал его или, во всяком случае, думал, что понимаю. Джейкоб – порядочный человек со здравыми принципами, он верит в ценности образования и большую часть своей карьеры находился в подчинении у не столь достойных людей. Ему хочется посмотреть, что он еще способен сделать, – пока он может что-то сделать. Другого шанса не представится, и мне недостанет духу упрекнуть его за то, что он схватился за этот шанс.
– Послушай, – сказал я, поднимаясь. – Ты извини. С той минуты, как я переступил порог, я пытался как-нибудь задеть твои чувства. Понятия не имею зачем.
Он отмахнулся:
– Неважно. Я знаю тебя двадцать лет. Я знаю: ты никогда понятия не имеешь, зачем ты делаешь то, что делаешь.
– Уверен, ты будешь отличным администратором кампуса.
– Ага, – ухмыльнулся он. – А ты, я уверен, будешь отличным деканом гуманитарного факультета.
Я отошел к окну – к моему окну, если я захочу, чтобы так было, – и как раз успел разглядеть последнего из взнузданных осликов, спускавшегося по трапу в женский спортзал. Честно? Я ощущал соблазн. Мне представлялась та же картина, что, без сомнения, представлялась и Джейкобу. Только вообразите – мы оба у власти. Ох и позабавились бы мы. Для мужчины вроде меня, так веселившегося, громыхая тюремной решеткой кафедры английской литературы, высокая должность означала более широкое поле для игры. Разумеется, я гордился умением порождать хаос из любой позиции на игровой доске, но из этой…
Долгий миг я тешился этой фантазией, а потом – отверг ее. Даже если бы я вожделел эту должность, а я не вожделел, я не мог позволить Джейкобу совершить такой шаг. Из всех решений, которые он сейчас принимал, только назначение меня на должность декана будет стоить ему дорого – куда дороже, чем он может себе позволить. Никто не будет скучать по Илионе, никто не оспорит справедливость его решения насчет Финни – кроме разве что самого Финни. И перемещение Билли Квигли в редакцию можно расценить как акт доброты и человечности. И наоборот, назначение меня деканом будет понято как акт высокомерия, пренебрежения правилами – плюшка для друга. Худшего он выдумать не мог, разве только Грэйси на свое место назначить.
– Разумеется, у всего своя цена, – продолжал Джейкоб, видимо угадав в моих колебаниях и возможность меня соблазнить. – Тебе придется пожертвовать своей секретаршей. Марджори собирается орудовать клюшкой для гольфа, а мне нужен кто-то, кто поможет мне выглядеть компетентным. Поскольку благодаря Рейчел даже ты выглядел компетентным, я заберу ее себе. Думаю, мы таки вынудим коллег выбрать Пола Рурка завкафедрой и будем по очереди издеваться над ним. Что скажешь?
Что скажет Уильям Генри Деверо Младший? Сначала ничего, а после долгой паузы:
– Послушай, Джейкоб… Но все равно – спасибо.
Несколько мгновений Джейкоб таращился на меня, а потом взорвался.
– Я так и знал!
Он вскочил с места и принялся расхаживать позади стола.
– Знал, что ты так поступишь. Да что с тобой творится?
Не он один хотел бы это знать. Очередная волна дурноты накрыла меня, пригнула к полу, я едва устоял на ногах.
– Что за человек способен посвятить жизнь тому, чтобы жужжать мухой в чужом меду? Какая тебе от этого радость? Тебе сколько лет-то?
Все его вопросы опасно смешивались с моей дурнотой. Пришлось срочно сесть, а то бы наверняка вырубился. Я пытался припомнить, случалось ли мне чувствовать себя хуже. Кончики пальцев покалывало, на периферии зрение расплывалось. Джейкоб в упоении не видел, что со мной творится.
