Сегодня – пожалуй, впервые – она выглядела обычной девушкой, одной из толпы. Заурядные джинсы, в весе слегка прибавила.
– Оля! – Я не удержалась от эмоций, вскочила ей навстречу. – Как я рада тебя видеть!
Девушка взглянула недоверчиво – нечасто, видно, ей кто-то радуется.
Но ответила на объятие, а потом уткнулась носом мне в шею и всхлипнула.
– Олечка! – перепугалась я. – Что случилось?
Она всхлипнула еще громче – и с несомненным удовольствием.
Паша выскочил из кабинета, мигом оценил ситуацию. Решительно перехватил Ольгу из моих рук, усадил на диван и уверенно обнял, а мне велел:
– Быстро воды!
Будто без него не догадалась.
Девушка успокоилась. Опустошила стакан, откинулась на спинку дивана, убедилась, что мы – зрители – затаили дыхание и внимаем. А потом (не утратила она все-таки сценического мастерства) торжественно произнесла:
– Что мне сделать, чтобы его остановить?
– Кого? – спокойно спросил Синичкин.
– Ярика. Ярослава Дорофеева.
* * *
Похоже, Рома на нее серьезно глаз положил. С чего бы иначе мотался каждый день на выселки, в Лианозовский лесопарк, из своих Сокольников?
С утра добросовестно впахивал ее личным тренером. Потом отправлялись к Оле на съемную квартиру, она готовила завтрак. И Рома редко уезжал сразу. Болтали, очень скоро последовал поцелуй, а через пару дней и бережный, словно она хрустальная, секс. Любовником спортсмен оказался умелым. И человеком чутким. Когда понял, что Ольга страшно стесняется своих непослушных рук и ног, а в момент оргазма у нее перед глазами все плывет (видно, давление падает), пыл поумерил. Часто ограничивался только поцелуями.
Иногда доставал лэптоп – Ольга тогда ходила на цыпочках.
Роман – хотя тело холил и выглядел профессиональным атлетом – оказался человеком творческой профессии. Окончил режиссерский факультет ВГИКа. Собственных фильмов, правда, пока не имел – только выпускной (Ольга посмотрела – добротный, довольно страшный «хоррор»). Сейчас служил разработчиком сюжетов в большой продюсерской компании, какие-то сериалы, над которыми он трудился, с переменным успехом шли по телевизору. Но – как положено всем, кто связан с кино, – в настоящий момент Роман работал над «бомбой». Детали хранил в секрете – даже от Оли. Боялся сглазить. Сказал только: «Если получится – всю Москву взорву!»
Она еще про себя удивилась – почему только Москву? Но подробности выпытывать не стала.
Все, кто болен, становятся эгоистами. И куда больше Олю сейчас занимала она сама. Поскорее бы обрести – прямую спину, легкость в движениях, блеск в глазах!
Ближе к обеду Роман уходил – его сценарная группа обычно сползалась в офис продюсерской компании к двум. А Оля – уже в одиночку – продолжала терзать тело гимнастикой. Часам к пяти, совершенно без сил, падала в постель и пыталась уснуть, но чаще просто лежала, постанывала, глотала обезболивающее – мышцы болели неимоверно. И только часам к девяти вечера приходила в полунорму. Могла встать. Одеться. Дошаркать до магазина. Рома любил сыр, орехи, виноград, и она заранее заботилась, чтобы ни один их совместный завтрак не обходился без его любимых продуктов.
Бибирево – район довольно мрачный. Но недавно в нем появился супермаркет немецкой сети. Выглядел, будто пришелец из другого мира. Яркое пятно в скуке и грязи девятиэтажек. Изобилие фруктов, без счета рокфоров с пармезанами, целые полки миндалей-фундуков. И никто не дышит в затылок, не мешает спокойно выбрать – народ в основном толчется в других отделах – там, где спиртное и немудрящая закусь.
По утрам Бибирево мало отличалось от других столичных спальных районов. Кто на работу спешит, кто детей в садик тащит. Но вечерами – Оле казалось – здесь ни единого приличного человека. Все или пьяные, или готовы набраться, или уже с похмелья.
Когда шла из магазина домой – по узкой, худо освещенной улочке – всегда боялась: пристанет какой-нибудь алкаш.
Но до поры обходилось, и Оля (противоречивы все-таки женщины) даже переживать начала: неужели она сейчас настолько страшная, что даже когда много водки, на нее мужики не смотрят?
Вот и накаркала: вчера дорогу ей преградили двое. Дышат перегаром, рожи красные, улыбки кошачьи, масленые:
– Скучаешь, красавица?
– Не скучаю. У меня муж дома. Дайте пройти, – отрезала она.
А дядьки (оба в отцы ей годятся, если не в деды) не отстают:
– Ха! Муж! Хороший муж ночью одну не отпустит!
И лапы распускают – один за руку схватил, второй за плечо.
Единоборствами Оля не занималась сроду. Но будь она прежней – здоровой, сильной – оттолкнула бы, врезала по причинному месту и умчалась прочь, словно лань. А сейчас, на слабеньких ножках, куда убежишь?
Решительности, однако, у нее не убавилось. Завопила голосисто, на весь район:
– Помогите! Кошелек вырвали!
Рядом магазин с запчастями, полно мужиков, должны найтись рыцари.
Алкаши возмутились:
– Ты че орешь! Какой кошелек?!
А второй рот ей затыкает вонючей, грязной лапой и шипит:
– Давай ее туда! Вон, в кусты!
Она решительно вонзила зубы в потную ладонь и закричала еще громче:
– Спасите! Они меня убьют!
Алкоголики, похоже, растерялись, и Оля уже решила, что спасена, но первый пьянчуга гаркнул на товарища:
– Не ссы!
Обхватил девушку за плечи и поволок – в темный угол, к гаражам. Она сопротивлялась, билась, лягалась – но сладить с двумя мужиками не могла.
И вдруг услышала знакомый голос:
– Оля, я здесь! Я полицию вызвал!
Напавшие ослабили хватку, и она завопила:
– Ярик! Ты с пацанами?
Почти уверена была: он не сообразит, как правильно ответить. Но аутист все сделал, как надо. Лихо свистнул, выкрикнул:
– Эй, мужики, сюда идти!
Алкаши окончательно утратили боевой пыл. Один забормотал:
– Да ладно, ты че! Мы шутили вообще!
Второй схватил приятеля за руку:
– Линяем!
Бросили Олю и растворились в темноте.
А она упала Ярику на руки и впервые – сама! – поцеловала его. Не дружески, не по обязанности. Благодарно, жарко. Почти с любовью.
– Пойдем. Отвести тебя домой, – сказал Ярик.
И Оля доверчиво позволила себя обнять.
Римма
Балерина паинькой сложила на коленях руки и жеманно произнесла:
– Не в моих принципах крутить одновременно с двумя мужчинами. Но вчера я была настолько благодарна Ярику! Хотела повести его к себе домой. Как минимум чаем напоить – в благодарность. А может, и что больше. Но дурачок – он и есть дурачок. Сам все испортил. И секса не получил, и к вам вот теперь тащиться пришлось.
