– Ты попала, Римма. Квест – это просто ширма. Способ заманить. А на самом деле отсюда никто живым не выходит.
– Я не боюсь тебя.
– Ты зря так в себе уверена.
Щипцы снова впились в мой палец.
Черт! Да здесь все, как в жизни. Чтобы спастись, лучше потянуть время, поговорить. Как с настоящим преступником.
Пришлось жалостливо пропищать:
– За что вы меня мучаете? Что лично я вам сделала?
– Ольгу благодари! – выплюнул он. – Знаешь, скольких она загубила в своей школе танцев? Я ей самое дорогое отдал. Сына единственного. Его Костиком звали. Мальчик хотел научиться танцевать. А она его забила до смерти. Поэтому я решил: убить сначала тех, кто ей дорог. И самой последней – ее саму.
– Но я… и Паша – мы совсем ей не дороги! – залепетала я. – Нас-то за что?!
– Вы пришли в ее адскую школу танцев – значит, вы с ней, – безапелляционно заявил он.
И снова сжал щипцами мой палец.
Дело знал хорошо: очень больно, кости хрустят, но ни трещины, ни даже синяка потом явно не будет.
«Дьявол, надо ж было так попасть!»
Я лихорадочно прикидывала: что по сценарию могу сделать, чтобы спастись. Но вдруг услышала Пашин крик:
– Римма! Ты где?
Убийца попытался закрыть мне рот, но действовал не слишком поспешно. Поэтому получилось заорать:
– Я тут! Паша, скорей! Пашенька!
Страшный маньяк в ярости отшвырнул свои щипцы. Прошипел:
– Все равно тебя достану.
И исчез во мраке.
А надо мной уже склонялся встревоженный Синичкин. Вся его толстовка была в краске-крови.
Он подергал запоры, что сковали мои руки-ноги, и выразился непечатно.
– Ищи ключ, – вздохнула я.
Про палец, что до сих пор болел, рассказывать не стала.
И пока Паша обшаривал комнату (обставлена она была как пыточная), давала советы:
– В ящиках вряд ли. Вон мясорубка, загляни туда. Нету? Может, где-то плитка кафельная отходит?
Но Синичкин нашел тайник сам. Сунул руку в сток раковины, скривился (видно, нащупал очередную мерзость), но ничего не сказал. Вытащил ключ, обтер о безнадежно испорченную толстовку руку. Освободил меня из оков. Я кинулась ему в объятия. Прошептала:
– Ты поймал маньяка?
– Нет. Несколько раз стрелял ему в спину. А дальше коридор обратился в лабиринт, и я там блуждал, идиот. Пока не услышал твой крик.
Я потерла затекшие запястья. Синичкин довольно злобно рыкнул:
– Слушай, я этими играми сыт по горло.
И тут свет в комнате снова погас.
* * *
Каждый раз перед кульминацией Олю слегка потрясывало. Счастье, Рома ее понимал. Всегда обнимет, утешит, ласковые слова в ухо пошепчет. И условия постоянно улучшал, чтобы ей было максимально комфортно. Предложил работать в парике – волосам не больно. На шею придумал положить бесцветную, но очень мягкую ткань. Локтем спины почти не касался.
Но в момент, когда ее голова склонялась над емкостью, девушка каждый раз умирала – словно опять возвращалась в ту ледяную реальность. И пусть бочка изнутри была разделена на две половины, и вода плескалась лишь в одной из них, перед глазами все равно проносилось: ночь. Темнота. Пустынный берег. Страшно холодная вода реки Великой. И безжалостные пальцы, что заталкивали ее лицо все глубже и безнадежнее в бездну.
Еще и орать приходилось – как в тот раз. И вырываться, биться в сильных руках.
Но Рома говорил: «Зато, когда играешь собственную жизнь, получается очень реалистично».
Клиенты действительно за чистую монету принимали. Плакали, кричали, колотили в непробиваемое стекло, за которым разворачивалось действо.
– Сегодня быстро получится, – предположил Рома. – Твои друзья хорошо идут. Ключ от наручников парень за минуту отыскал. И как тебя спасти – легко догадается.
– Ну тогда поехали? – предложил танцор, он же аутист, он же актер и «сотрудник за все» по имени Костик.
Ольга вздохнула. Подошла к бочке с водой. Наклонилась.
Роман скомандовал:
– Свет!
Девушка ударила кулаком по воде, чтобы побольше брызг, и дико завизжала.
Римма
Когда большое окно в комнате осветилось, и я увидела, как мужчина реально удерживает голову Ольги в бочке, полной воды, то непроизвольно охнула.
Я ни капли не сомневалась: действо продумано и топить по-настоящему девушку никто не будет.
Но ведь в жизни балерины был чрезвычайно похожий настоящий эпизод. И я – тому свидетель. Холод пробежал по спине. Сердце схватило болью. Как она может – снова и снова насмехаться над собственной смертью?
– Ключ! – хрипела и билась Оля. – Найдите его! Спасите меня!
Я вспомнила, как тогда – на берегу реки Великой – рыдала из-за Ольгиной смерти. И поняла, что сейчас – когда балерина превращает свою жизнь в шоу и средство заработать побольше денег – мне ее ни капли не жаль.
Равнодушно отвернулась от хрипящей танцовщицы и сказала Паше:
– Маньяк за дело ее топит. Она танцоров до смерти мучает. Его сына убила. Так что все справедливо. Пусть теперь сама умирает.
Синичкин взглянул на меня дико. И возмутился – я не поняла, всерьез или в шутку:
– Но женщину на моих глазах убивают! Разве можно на это просто смотреть?
– Ее так просто не убьешь, – цинично хмыкнула я. – Она живучая.
Но Паша, словно д’Артаньян, чье сердце дрогнуло за минуту до казни миледи, начал лихорадочно обшаривать пыточную.
Я ему не помогала. Смотрела на балерину и вспоминала свой реальный кошмар. Как это я прыгнула в холод Великой. И пыталась вытащить из воды недвижимое тело. Той же самой девушки. И реально плакала от того, что она не дышит.
В углу комнаты зачем-то валялись пуанты. Паша схватил их. Я сжалилась, подсказала:
– Вынь твердую часть. Ну, пробку. Из носка.
Ключ, действительно, оказался там. Дверь – рядом с огромным стеклянным окном – сразу услужливо подсветилась. Синичкин прыжком тигра бросился к ней, отпер, мы ворвались в соседнее помещение – и Оля немедленно подняла голову от бочки. На ее лице серебрились брызги, но мокрым оно не было.
И маньяк – несмотря на все свои шрамы – сейчас выглядел милым. Он отпустил свою жертву, приветливо улыбнулся и протянул руку Паше:
– Поздравляю! Вы прошли квест!
Ольга кокетливо улыбнулась:
– Как вам наш театр? И моя роль?
– Прекрасно, – расплылся в улыбке Синичкин.
