— Ну ты не переживай сильно, — изрек Зубарев, — мы этих извергов поищем. На подъезде наверняка камера была, так что стопудово они там засветились.
— Нет, — Токовенко попытался улыбнуться, — не было там камеры. Я ее сам свинтил еще месяц назад, как там хату снял. Так что вряд ли кого вы найдете. Вы вообще мало кого находите.
— Ну это ты зря, — покачал головой оперативник, — вон в изоляторах, аж коек не хватает, так хорошо им клиентов подкидываем. Так что, глядишь, и этих найдем.
— Ну ищите, раз вам больше делать нечего, — отозвался Костик, — мне-то походу уже все равно, найдете вы кого или нет. Я-то уже свое — все, отбегался.
— Слышь, Бегун! Или Бегунок, как там тебя, — забеспокоился Зубарев, — ты только прям сейчас не помирай, нам позарез с тобой еще одну темку обсудить надо.
— Константин Афанасьевич, — Илья счел, что он и так молчал слишком долго, — раз уж такая ситуация вышла, может, вы нам кое-что расскажете из своей недавней биографии? Если точнее, меня интересует девятое августа этого года. Ничего вы не припомните?
— Это что, вы меня типа исповедовать пришли, — Токовенко попытался засмеяться, но из груди его вырвался только похожий на карканье хрип, — не сильно вы на святых отцов смахиваете.
— Давайте я вам помогу вспомнить, Константин Афанасьевич. — Лунин мягко придержал уже начинающего злиться капитана. — Девятого августа, на трассе, в трехстах километрах от Среднегорска, вы вместе с Жигаловым Егором Станиславовичем и еще одним соучастником напали на семью Веретенниковых. Припоминаете? Две женщины — мать с дочкой — и с ними мужчина.
— Мужчина, — повторил Токовенко, — нет, мужчину не помню.
Илья разочарованно вздохнул и взглянул на Зубарева, в тщетной надежде, что тот сумеет оживить память Бегунка. Но оперативник молчал. Пытаться пугать еле живого человека было бессмысленно.
— Я им не занимался, — неожиданно вновь нарушил тишину хриплый голос, — мы сразу к девкам рванули. Думали потешимся вволю. Да только мать выкобениваться начала, больно резвая… ну ничего, далеко не убежала… а вот с дочуркой ихней все хорошо вышло, по полной программе! Кричала она поначалу сильно, ну так кто ж ее там мог услышать? Папка с мамкой уже не могли, точно. Да и вообще, оно ж веселее, когда с криком, как сами думаете?
Палату вновь наполнил резкий каркающий смех.
— Удавить бы тварь эту, — с ненавистью выдохнул оперативник и вопросительно взглянул на Лунина, — может, по-тихому кончить его здесь?
Илья покачал головой.
— Ты посмотри, — Лунин кивнул на заходящегося в удушливом приступе смеха Бегунка, — он же этого от нас и хочет.
С каждой секундой попискивание кардиомонитора становилось все более интенсивным. Токовенко уже не смеялся, он судорожно хрипел, глядя на Лунина и пытаясь что-то ему сказать.
— Хорошо позабавились, — смог выдавить из себя убийца.
Дверь палаты распахнулась, и на пороге появился озабоченный Иван Алексеевич, а за ним еще два врача.
— Господа, все понимаю, но придется прерваться, — решительно объявил Фоменко, — попрошу вас, — махнул он рукой, указывая на дверь.
Когда сорок минут спустя Иван Алексеевич вышел из дверей отделения, он с удивлением увидел сидящих в коридоре на лавочке Зубарева и Лунина. Вытянув во всю длину ноги, Илья опустил голову на грудь и негромко посапывал, оперативник же увлеченно проигрывал смартфону очередную партию в настольный теннис.
— Не предполагал вас здесь застать, — хмыкнул Фоменко, разглядывая дремлющего Лунина, — товарищ-то ваш совсем уморился, отвезли бы его домой, пусть поспит нормально.
— Ничего, ночью отоспится. — Зубарев с силой хлопнул Илью по плечу. — Подъем, Родина-мать зовет!
Илья с неохотой открыл глаза, непонимающе посмотрел на оперативника, затем перевел взгляд на заведующего отделением.
— Разморило меня. — Илья виновато улыбнулся. — Как там наш пациент поживает?
— Поживает пока, — неопределенно отозвался Фоменко, — тоже разморило его, спит он.
— То есть сегодня поговорить с ним уже не удастся? — уточнил Илья, вставая с лавки и поочередно дрыгая затекшими ногами. — Значит, завтра?
— Сегодня нет, это точно, — подтвердил Иван Алексеевич, — ну а насчет завтра покажет завтра. Скажу вам, господа, откровенно, никакого завтра может вовсе и не быть. Я уж не знаю, в каких делах он замешан, но те, кто его били, они ведь именно хотели убить. У него череп в нескольких местах пробит. Буквально пробит. Мы делали трепанацию и удаляли врезавшийся в мозг осколок.
— То есть жить будет, — заключил Зубарев.
— Из-за того, что помощь ему оказали не сразу, образовался обширный отек головного мозга, — врач хмуро покосился на оперативника, капитан ему явно не нравился, — нам его удалось снять, но есть проблема. У меня очень большие подозрения, что в раны попала инфекция. А так как эти раны напрямую связаны с головным мозгом, то последствия, сами понимаете, могут быть самые печальные.
— Слушайте, док, нам с этим гавриком страсть как еще пообщаться надо, — Зубарев тоже вскочил на ноги, — а то у нас к нему вопросов вот на столько, — он широко развел руки, — а ответов пока вот столечко. — Он изобразил едва заметный зазор между пальцами и ткнул их под нос Ивану Алексеевичу.
Тот недовольно поморщился.
— Все, что можно сделать, мы делаем, — произнес Фоменко заученную фразу, — дальнейшее в большей степени зависит от организма пациента, от того, как он будет бороться за выздоровление.
Лунин подумал, что Токовенко не производит впечатления человека, отчаянно борющегося за жизнь, но вслух этого не произнес. Вместо этого он достал из кармана визитку.
— Иван Алексеевич, большая просьба, как только будет возможность вновь с ним поговорить, хотя бы несколько минут, позвоните мне сразу.
— Непременно, — Фоменко, не взглянув на визитку, сунул ее в карман, — тогда, если ко мне нет больше вопросов, я с вами прощаюсь.
— Хотел еще вот что спросить, Иван Алексеевич, — Лунин аккуратно придержал уже собравшегося уходить хирурга за локоть, — вдруг вы что-то знаете на эту тему.
— Ну, если она как-то связана с медициной, — снисходительно улыбнулся завотделением.
— В каком-то роде, — кивнул Илья. — Вот эта больница, в которой мы находимся, Восьмая градская, вы же здесь, как я понимаю, давно работаете?
— Весьма прилично, — подтвердил Фоменко, — как после института сюда распределился, так все время здесь. Раньше, знаете ли, не модно было с места на место скакать, а теперь как-то незачем. — Он вновь улыбнулся Лунину, но уже чуть добрее.
— Очень хорошо, — обрадовался Илья, — тогда, может быть, вы мне объясните: почему Восьмая градская? Есть в городе Первая, Вторая, а эта вдруг Восьмая?
Иван Алексеевич с удивлением взглянул на Лунина.
