Видимо, с гипнозом есть какие-то сложности. Но я вижу, что на самом деле ему нравится идея.
– Нельзя так часто прибегать к этой мере. – Чувствуется, что он хочет, чтобы решение приняли за него. – Можно вызвать спонтанную…
– Гипнотизируй уже! – кричу сквозь зубы и принимаю это дурацкое решение за трусливого врача. – Плевать, что ты там можешь вызвать, хоть Сатану. На кону человеческая жизнь. Делай!
Федор Петрович соглашается. Протягивает мне пилюлю и садится ближе. Я проглатываю таблетку, без воды, просто пропихиваю ее по горлу. И доктор начинает сеанс.
– На счет три ты погрузишься в сон. – Он выставляет на вытянутой руке маятник. Подвешенное на цепочке кольцо двигается вправо-влево. – Раз. Твои веки тяжелеют. – Он тараторит. Похоже, ему не терпится. – Два. Твои мышцы расслабляются.
Он говорит, и я чувствую, что со мной происходить в точности то, что он описывает.
– Три…
Вечером я возвращаюсь домой и слышу, как она громко кричит. Рита зовет на помощь.
– Рита? Это я. Где ты? Что случилось?
Я отчетливо слышу ее голос, он доносится из спальни, и я вбегаю, готовый к драке. В руке сжимаю зонт.
– Нет. Не трогай меня! Нет!
– Рита, ты чего? Это же я.
– Умоляю, не надо! Развяжи!
Я пытаюсь ее успокоить.
Подхожу ближе, чтобы снять веревки, а она с визгом шарахается. Нет, повторяет, не надо, пожалуйста.
– Дай я развяжу! Успокойся!
Рита садится к спинке кровати, поджимает колени к груди и наклоняет голову набок.
– Вот какой же ты все-таки…
Она говорит совершенно спокойно, словно секундой раньше она не орала на весь дом, как потерпевшая.
– Какой такой?
– Да такой… Тормоз.
Вот сейчас было обидно. Как ее понимать?
– Не мог подыграть? Видишь же.
Она показывает веревку, которая просто накинута, даже не завязана. Рита сама обвязала себя. Обмоталась и сидит. Я и не заметил, что нет узлов. Да и как тут заметишь?
– Актер ты или кто?
– Но зачем? – От растерянности я соединяю два вопроса в один.
Оказывается, она хотела спрятаться в комнате, запереться на засов и представлять, что к ней вломились убийцы.
Она ждала, что я догадаюсь и подыграю. И как я должен был догадаться?
– И как я должен был понять?
– Ладно, тормозик, давай заново. Ты выйдешь из квартиры, прогуляешься и вернешься, будто ничего не знаешь.
– Переиграем?
Рита разводит руками и улыбается.
Иду вокруг дома.
Уже второй круг прохожу.
Аркадий смотрит под ноги, а я разрабатываю сценарий.
Качественная игра зависит от многих факторов. Один из них, нужно четко понимать ситуацию. И нужно идеально знать сценарий.
Важно вжиться в роль.
– Нужно думать, как маньяк. Нужно выглядеть, как маньяк. Нужно стать маньяком, – говорит Аркадий вслух, а я улыбаюсь его тупости.
Для убедительности лучше всего забраться в мозг зрителя, примерить на себя его маску, влезть в его шкуру.
Постараться представить переживания Риты. Понять, чего она ждет от спектакля. Я должен сыграть роль так, чтобы оправдать ее ожидания и затем взвинтить напряжение. Удивить, перевыполнить план.
Я прокручиваю сценарий.
Аркадию не понять, и он, надо сказать, даже не пытается. Его мнение меня тоже не волнует. Что он, чернорабочий, может знать об искусстве?
Оригинальный сценарий. «Одна в пустой комнате». Автор лучшая половина Аркадия.
Итак, парень вламывается в чужую квартиру.
Интерьер. Комната. Задернуты шторы. Ночь.
Зрители уверены, что парень на самом деле маньяк. Он видит спящую девушку. Она одна в пустой комнате, и маньяк рад, что ему подвернулся случай.
Он приближается. На цыпочках.
Парень что-то бормочет, приговаривает. Он осторожно приподнимает край одеяла и видит лицо девушки.
Он узнает ее.
– Именно он в детстве насиловал героиню, – говорит Аркадий.
Бестолковка предлагает свой вариант развития сюжета. Но я всякие глупости в расчет не беру.
Итак, зрители уверены, что парень маньяк.
– Потом они уверены, что это девушка свихнулась и нападает на обычного нормального парня. Порезала беднягу и связала. – Кажется, Аркадий почувствовал себя сценаристом. – Она твердит, что он больше не навредит ей, и с криками раз за разом атакует его, – вырывается из уст Аркадия очередная ахинея.
Он доволен, оживленно рассуждает о своей «находке». Возбужден. Аркадий даже слегка удивлен, как лихо ему удалось завернуть. А я прохожу третий раз вокруг дома.
Середина сценария провисает…
Я понятия не имею, что я должен делать с Ритой. Допустим, понятна экспозиция и моя роль.
Но…
В итоге что получается? Она сидит и ждет над собой расправы. Одна в пустой комнате. Связанная. Кричит. А маньк ходит по дому.
– И не ясно, то ли он ее связал, то ли не было ничего и она притворяется. Она сама себя связала. А он только что пришел на крик, – говорит Аркадий, и мы возвращаемся домой.
– Обрати внимание на номер дома, – отчетливо слышится голос Федора Петровича.
Я смотрю по сторонам.
– Это мой дом.
– Понятно, продолжай, пожалуйста.
Возвращаюсь домой.
Буду импровизировать. Что еще остается. Меня этому обучали на бесполезных курсах. В конце концов, правильно Рита сказала «актер я или нет?».
Открываю дверь.
– Ты должна молчать! – рычу с порога и намеренно громко топаю по полу.
Иду в спальню.
Рита, слышу, уже плачет, умоляет не трогать ее.
Я хватаю веревку и закрепляю узлы. Все должно быть по-настоящему. Креплю ошейник с короткой цепью к спинке кровати. Ей, кажется, больно. Но я не отвлекаюсь.
Все должно быть реалистично.
Я грожу ей кулаком, Рита часто дышит, но перестает кричать.
– Хочешь кушать?
Она вертит головой.
– Хочешь кушать? – повторяю вопрос громче и со злостью.
Она закрывает лицо руками.
Аркадий идет на кухню. Продолжает громко топать.
Шумлю, гремлю посудой, Аркадий все так же громко топает. Накладываю из кастрюли вчерашнюю кашу. Аркадию кажется, что я выбрал слишком красивую тарелку, и переделывает, как считает нужным. В этом я предпочитаю довериться его вкусу. Он как раз подходит на роль отвратительного повара. Аркадий высыпает горсть соли, затем еще горсть. Перемешивает рукой и удовлетворенно кивает.
