– У меня есть ростовой костюм. Не самый лучший, потертый и в нем жарко, но…
– Я не хочу.
Рита наливает чай, она знает, что я пью только кофе и без сахара. Наливает две чашки и подвигает одну мне.
– Не опускай руки. Я уверена… Я обещаю, через пару дней все вернется на свои места. – Она гладит мои распухшие брови. – Это всего лишь шанс выйти за рамки. Не бойся что-то менять. Привычки не делают нас теми, кто мы есть, это обман.
Она кладет сахар мне в чашку и размешивает.
– Пей.
Я смотрю на водоворот чаинок. Кожа наползает на глаза, и мне приходится придерживать лоб руками. Чай пахнет ягодами, розовая кисло-сладкая жижа. И мне совершенно не хочется его пробовать.
– Хватит гипнотизировать. Пей, а то остынет.
Делаю глоток.
Стараюсь не смотреть в чашку, но все равно замечаю уродливое отражение. Обжигаю небо и отставляю напиток остыть.
Рита, как всегда, говорит без умолку. Говорит, сейчас позавтракаем и пойдем примерять костюм.
Хочешь стать профессионалом, тогда ни шагу назад. Несмотря ни на что, только вперед, только действовать.
– Пару дней поработаешь куклой. Подумаешь, беда.
Я не в состоянии что-то говорить или сопротивляться. Молчаливо соглашаюсь. Будь как будет. Ей сейчас виднее.
– Сколько можно? – слышится плачь за дверью.
Лжепсихиатр мгновенно реагирует и жестом показывает убрать плачущую женщину подальше. Он смотрит на меня, оценивает, услышал ли я разговор, ждет, как я отреагирую.
– Что там происходит?
– Ничего-ничего. Не обращайте внимания, продолжайте.
Он явно недоволен. Старается скрыть, но я вижу, как он нервничает. Он листает журнал и всеми силами пытается меня отвлечь.
Я слышу, как за дверью успокаивают женщину. Ее торопливо уводят, и я не могу расслышать всего разговора, лишь обрывки фраз. Она причитает, всхлипывает, говорит, что больше не может ждать, говорит что-то про свою девочку. А ее успокаивают, мол, Федор Петрович знает, что делает, что все будет хорошо, что просто нужно немного еще подождать.
Голоса удаляются.
– Что было дальше? Рассказывайте.
Я закуриваю, хочу обернуться и посмотреть на дверь, но не решаюсь. Странная ситуация. Не знаю как реагировать. Пододвигаю пепельницу хвостом к себе и продолжаю.
Помню, в поезде я ночью боялся идти в туалет. Просто не хотел побеспокоить пассажиров. Не дай бог, кто проснется и увидит мое лицо.
– Что вы делали в поезде?
– Ну я же говорю, Рита предложила временно поработать куклой медведя. И в тот день мы ехали за костюмом. Заодно хотели навестить ее родственников.
Фальшивка оживляется. Просит рассказать, что за родственники и адрес места, куда мы ехали.
– Я не знаю, – говорю и понимаю, насколько нелепо это звучит. – Понимаете, я был в таком состоянии…
– В каком? – уже не скрывает раздражения Федор Петрович.
– На мне лица не было! В прямом смысле.
Я с силой заталкиваю окурок в слоненка.
– Я не помнил, как очутился в поезде. Наверное, Рита отвела за руку. Не помню!
– А родственники? Кто они?
– Родственников мы не застали. Просто пустой дом. Никого не было. Мы зашли, забрали костюм и тут же уехали.
– Что за дом?! Адрес! Приметы! – Фальшивка обрывает себя на полуслове. Быстро меняется в лице и другим тоном, совершенно спокойным обращается скорее к присутствующим. – Продолжайте. Ничего страшного. Рассказывайте по порядку, что помните.
Я делаю выдох. Держу паузу и продолжаю.
В итоге не вытерпел. Уж больно в туалет приспичило.
Пошел.
Несколько раз посмотрел на номер места. Девятое, рядом десятое, одиннадцатое и двенадцатое. У меня нижнее, но удобнее ориентироваться по верхним. На столике бутылка воды и сумка Риты. Запомнил.
По пути в конец вагона про себя повторяю цифры, чтобы не перепутать. Не хотелось вернуться и в темноте ошибиться с местом. Разбудить человека посреди ночи и подставить ему свое лицо – гарантирован инфаркт.
Иду.
В это время все туалеты свободны. Наспех, чтоб никто не пришел, делаю свои дела и быстрее назад.
Возвращаюсь, а на моем месте кто-то лежит.
Естественно.
Проверяю – девятое. Еще раз проверяю, девятое. И занято. На полке храпит здоровенный мужик. Такой наглец, только я отошел, а он тут как тут.
Бужу.
Я же проверил и уверен, что это девятое, мое место.
Кое-как расталкиваю толстяка. Он приоткрывает один глаз, и я тут же понимаю, что на столике нет ни бутылки, ни сумки. Это не мое место.
Откуда у неповоротливого тюленя такая реакция? Кулак мгновенно, я его даже не вижу, встречает мою голову, и я падаю на пол.
– Ты за это его убил? – кричит кто-то справа.
Я смотрю в его сторону и вижу, как человека выводят из помещения. Он вытирает со щек слезы и обращается к собравшимся.
– Это животное убило моего отца за то, что оно само же перепутало место и испугало спящего.
Его выводят, он вырывается, кричит чтоб убрали от него руки, а Федор Петрович не отрываясь сверлит меня взглядом.
– Я никого не убивал. Что здесь в конце концов происходит? Я не виновен ни в чем.
– Думаю, на сегодня достаточно. Нам стоит прерваться.
Я совершенно не устал, но думаю, на этот раз фальшивка прав. Возможно, он впервые прав.
⁂
На загородной, забытой богом остановке мы ждем автобус. Долго не едет, зараза. Он должен раз в час ходить, на табличке висит его расписание, но мы уже прождали два.
Стоим, разговариваем с новой знакомой.
Рита рассказывает девушке обо мне, о том, как я безуспешно стараюсь стать актером. А новая знакомая рассказывает, какой замечательный урожай вырос у нее на грядке.
– Я только что забыл о медвежатах, – говорю и сам удивляюсь своей глупой фразе.
Нелепо, невпопад. Просто срывается с губ. Как когда бредешь по улице и мысленно ведешь с собой диалог. Рассуждаешь о чем-то важном, отвечаешь себе и понимаешь, что нечаянно ответил вслух. И, как назло, тебя кто-то рядом услышал.
Рита и новая знакомая удивленно смотрят на меня. Ждут, что я продолжу мысль.
Неловкая пауза.
– Плюшевые, маленькие, – поясняю зачем-то. Хочу избавиться от неприятного, неудобного чувства, но не получается. Становится только хуже. – Целый отряд, стая. Они преследуют меня…
Рита думает, наверное, я пытаюсь так пошутить, а я сам не знаю, зачем продолжаю говорить. Мне стыдно, и я краснею. Уши и щеки просто горят. И, зараза, не могу остановиться.
