– Ника, давай теперь попробуем в обратном порядке. Ты помнишь, как мы готовились к переходу?
– Помню. Ты специально тянула время, ждала, пока Круминь заснет в стасис-капсуле. Потом сняла майку и показала ему язык.
– Так и было, – невесело улыбнулась Елена. – А сам день, перед тем как мы пошли спать в стасис?
Здесь в воспоминаниях Пристинской пробелов не было. Она прекрасно помнила, как готовилась к Маневру Перехода, как архивировала данные мониторинга, наводила порядок в биолаборатории и медотсеке, проверяла аварийные комплекты. Помнила, как утром завтракали в кают-компании, как радовался Маслов, что экспедиция закончена, что с каждой секундой увеличивается расстояние между кораблем и планетой. Все время предлагал тост: «Чтобы больше никогда не видеть Горгону!» Помнила, как проснулась, встала, сделала разминку на тренажере, умылась, и остальное – по распорядку. С этим днем никаких недоразумений не было. А с предыдущим…
Вечер они провели вдвоем, в каюте Коцюбы, и вспомнить все в подробностях для Вероники оказалось нетрудно. Как и отчет, составленный перед этим. Тот самый, официальный отчет экзобиолога о последней высадке, которая про шла без происшествий. Гладенький, аккуратный отчет. Такой же гладкий и аккуратный, как отчет химика-планетолога…
– Ника, забудь об отчете. До того, как ты пошла его составлять, ты что-то помнишь?
Не только лоб, но и острый носик Пристинской наморщился, – так старалась она выловить что-нибудь из оказавшейся ненадежной памяти.
– Помню, как прилетели на корабль, как вылезали из шлюпки, переодевались. Только все обрывками и словно в тумане. И еще… Нет, что было раньше, не вспоминается почему-то. Выходит, все так и есть: я в кратере потеряла сознание, а в шлюпке очнулась. Лена, что там случилось? Это тогда я заболела? Это какое-то облучение, да? А почему вы сразу не сказали? И в карантине промолчали… – Голос Пристинской задрожал. – Лена, это ведь космическая болезнь, понимаешь? Разумеется, не биологическая инфекция, ее бы сразу выявили. Да и откуда – на стерильной планете. Это что-то другое, никому не известное. Значит, со мной все кончено…
– Ну что ты глупости говоришь? – вскинулась Коцюба.
– Лена, я сама там работала, я знаю правила. Если способ лечения неизвестен, то назначается полная изоляция до тех пор, пока этот способ не найдут… Мне точно не дожить.
Она замолчала. С испугом и надеждой смотрела на Елену: может, та скажет, что это неправда, что болезнь вполне заурядная, земная, и нужно просто позвонить в медслужбу? Врач космофлота, экзобиолог Пристинская прекрасно понимала, что подобная надежда – глупость. Но девочка Ника цеплялась за нее, потому что иного ей не оставалось.
А Коцюба внезапно заметила, что подруга не дышит. Мгновенной вспышкой встала перед глазами все та же страшная картина: упавшая навзничь фигурка, остановившиеся глаза… Сходится! Ее воспоминания и воспоминания Ники совпадают. Они обе вспомнили о том, что случилось на Горгоне. Нет, это не шизофрения. Совсем не шизофрения, нечего было и надеяться.
Мысль, четкая и беспощадная, ударила, будто ножом в сердце: «Ника, ты не потеряла сознание в кратере. Ты там умерла… А может быть, и я».
Мягкая кровать, на которой они сидели, и эта комната, и дом над морем, и само море – вся Земля, такая понятная и надежная, – вдруг растворились, и Елена рухнула в бездну. В бездну, где не было ничего, кроме рыжевато-бурой раскаленной пустыни и надвигающейся алой стены…
Часть II. Под взглядом Горгоны
Мы заблудились в этом свете.
Мы в подземельях темных. Мы
Один к другому, точно дети,
Прижались робко в безднах тьмы…
Максимилиан Волошин
Рихард Берг. Земля, столица Европейско-Российского Союза, 31 июля
Город встретил Берга привычной повседневно-деловитой суетой. Сорокадвухмиллионный мегаполис, столица державы, раскинувшейся от Атлантики до сибирской тайги, ото льдов Арктики до теплого Средиземного моря, всегда, с самой первой их встречи, когда он, двенадцатилетний мальчишка, приехал с классом на экскурсию, поражал Рихарда невероятным сочетанием монументальности и легкости, почти воздушности. Белые шпили небоскребов и широченные бульвары, многоуровневые эстакады и тенистые парки с голубыми озерами, – все здесь было прекрасно. Самый лучший город лучшей страны на Земле.
Город, получивший имя Аркадия, начали строить в конце XXI века, и роль ему была отведена – стать столицей Единой Земли. Однако, как говорится, не срослось.
Неудачное время выбрал Ларсен для своего подарка человечеству. Транснациональные корпорации заканчивали перестраивать миропорядок по своему разумению. Всего полгода назад последний президент Соединенных Штатов сложил полномочия, объявив о «завершении эры территориально-национальных государств». Рушились последние форпосты евразийских традиционалистов. Власть над планетой, казалось, неотвратимо переходила в руки Совета Директоров Мирового Консорциума. Ларсен верил, что его нуль-реактор, источник неисчерпаемой, дешевой и общедоступной энергии, откроет перед «единым обновленным человечеством» век благоденствия. Он был ученым, а не политиком. Он ошибся.
Вместо золотого века человечество получило хаос. Системы энергетического, финансового, продовольственного сдерживания рухнули почти в одночасье. Потеряли свое значение энергоносители и средства их доставки, стали рентабельными опреснение морской воды и рекультивация земель, синтез белков и углеводов. Осознание, что никто ни от кого не зависит, что самый маленький царек может построить для себя отдельно взятый рай, стало глобальным наркотиком для цивилизации. В этом новом мире единственным весомым аргументом оказалась военная сила, а веским поводом для войны – нетерпимость и различие мировоззрений. Ведь в эпоху биологического, кибернетического и нуклонного оружия побеждает не более сильный, а менее уязвимый, маленький, умеющий прятаться и бить исподтишка. Вместо золотого века человечество получило технофеодализм.
Третья мировая война не походила на две предыдущие. В ней не было линий фронтов и направлений главных ударов, решающих сражений и громких побед. Военных союзов в ней тоже не было: каждый воевал против всех, невозможно было предугадать, где полыхнет очередное противостояние и чью сторону примет завтра та или иная ЧВК. От стратегических ядерных вооружений человечество избавилось еще в середине XXI века, а заодно – от страха самоуничтожения. Потому теперь не стеснялись использовать все, что есть. В хаосе «нового мира» сгорали города и вымирали народы, а война все продолжалась, и продолжалась, и продолжалась. В ней нельзя было победить – пока есть, кого побеждать. Но и остановить ее, договориться, когда никто договариваться не хочет и каждый прав своей собственной, отдельно взятой правдой, не получалось.
Спасение пришло, откуда не ждали. Почти одновременно появились на свет схема якорных станций, способных обеспечивать синхронизацию точек входа-выхода с приемлемой для практического использования вероятностью, и принцип стасиса, позволяющего каждому выполнять гиперпереход без риска для жизни и здоровья. Когда последняя звездная экспедиция несуществующего уже Европейского Союза открыла землеподобную планету, интерес это вызвало скорее теоретический. Но теперь оказалось, что двери Дальнего Космоса распахнуты для человечества. И если в Галактике достаточно планет, пригодных для колонизации, то зачем цепляться за одну-единственную? Впервые в своей истории люди – все люди одновременно! – подняли глаза к звездам.
